Мы не грибы, грибы не мы
С 20 по 23 октября 1988 года в городе Ангарске установилась безветренная погода и небо скрылось за пеленой смога. Каждый день на станцию «скорой помощи» обращались сотни людей, страдающих астмой, аллергией и болезнями органов дыхания.
Пик был достигнут 22 октября, когда в один день было 224 вызова – задыхались уже и здоровые. Комиссия из Москвы под руководством заместителя главного санитарного врача РСФСР Е. Беляева установила, что общее число пострадавших от «стечения обстоятельств» составило более тысячи человек, 150 было госпитализировано, девять – в тяжелом состоянии. А по городу ползли упорные слухи что это не вся правда: были и погибшие, те, к кому скорая не успела и те, кто скончался уже после отъезда комиссии из города. Комиссия же, проработав некоторое время, сделала заявление, в котором главным виновником был назван Ангарский завод белково-витаминных концентратов, а главное «действующее лицо» - белок паприн.
Строительство Ангарского завода БВК началось в начале 70-х (почему-то насчет даты разнобой: встречаются и 1972-ой, и 1974 годы), первую продукцию он дал в 1979-ом. Выбор места для подобных заводов всегда тесно связан с переработкой нефти – сырьем для производства кормовых дрожжей являются парафины. Такие же заводы были в Киришах (Ленинградская обл.), Грозном, Новокуйбышевске, всего восемь на всю страну. Трагедия, подобная ангарской, приключилась еще в Киришах, да такая, что ее в городе-«побратиме» помнят до сих пор.
Оба завода под давлением митинговой волны закрыли, оборудование опечатали. Объяснили просто: когда заводы проектировали, никакой экологической экспертизы не делали – просто установили нормы предельно-допустимой концентрации белка (ПДК) и нормы предельно-допустимых выбросов (ПДВ). Разумеется, после того, как главный санитарный врач Ангарска И. Лаптев опечатал оборудование завода, его работники и руководство встали на дыбы. Выяснилось (с достаточно высокой степенью достоверности), что в дни октябрьской трагедии завод работал в нормальном режиме, аварий и сверхнормативных выбросов не было.
Зато в полемическом задоре руководство завода и поддерживающие его руководители Ангарского горкома и Иркутского обкома КПСС выдали яркую статистику: «В городе с населением 275 тысяч человек расположено 28 предприятий химической, нефтехимической, нефтеперерабатывающей, машиностроительной, энергетической, строительной, микробиологической и других отраслей промышленности, и он входит в число городов страны с наиболее высоким уровнем загрязнения воздушного бассейна... Основная доля валового выброса от стационарных источников приходится на предприятия Минэнерго СССР - 53 процента, Миннефтехимпрома СССР - 43 процента. Наибольшее количество специфических вредных веществ выбрасывается предприятиями Миннефтехимпрома СССР: углеводородов -106 тысяч тонн в год, серной кислоты - 661 тонна, сероводорода - 822 тонны, фенола - 185 тонн, аммиака - 1,4 тысячи тонн в год. В жилой зоне в целом по городу среднегодовые концентрации пыли, окиси углерода, двуокиси азота, аммиака находятся на предельно допустимом уровне, а в центральной части превышают его в 1,5-2 раза. Систематически в 5 раз выше по сравнению с допустимым наблюдаются загрязнения бензпиреном».
15 тонн пыли с завода БВК в этом списке выглядят каплей в море, но дело-то было в том, что все другие вещества создавали фон, на котором действие паприна усиливалось многократно. Между тем к этому времени уже было достоверно известно, что: «Попадание клеток в живом или даже убитом виде в воздушную среду нежелательно, так как может вызвать аллергические реакции у населения из-за наличия в клетках белка, чужеродного для человека» - попадание же паприна в организм, ослабленный ежедневным воздействием прочей жуткой химии вообще недопустимо. Наука, как ей и положено, разделилась во мнениях: одни ученые (Всесоюзная межотраслевая научно-практическая конференция «Получение и применение кормового микробного белка», 11 академиков и членов-корреспондентов, 60 докторов наук, 140 кандидатов наук) заявляли, что белок безвреден. Другие (доктор медицинских наук, руководитель Всесоюзного центра по глубоким микозам З. Караев) писали статьи, в которых доказывали, что нужно отменить ПДК на аллергены, иначе эта мера будет не ограничивать выбросы, а провоцировать предприятия на продолжение экологического беспредела. Если слово кажется слишком жестким, добавим еще один штрих: за количеством и содержанием выбросов (а в них могли быть и другие биологически-активные вещества) надзирала всего одна инстанция – сам завод БВК. И такая же практика была на других заводах и комбинатах. Разница в трактовках не должна смущать: просто в первом списке те, кто делал себе имя на разработке и внедрении технологии БВК.
Спустя какое-то время после радикального решения санитарного врача Лаптева, его пломбу сорвали и завод снова начал работать. Санкцию на это дали лично министр Медбиопрома Быков и главный санитарный врач СССР Кондрусев, причем с городскими властями и горкомом КПСС решение не согласовывали. Объяснили просто: продукция завода нужна сельскому хозяйству, к ней проявляет интерес Китай. Из всех мер безопасности самая радикальная выглядела так: над зданием заводоуправления был установлен флюгер, который показывал направление ветра. За флюгером следил, как с иронией говорят в армии, «целый» инженер-технолог и едва флюгер поворачивал на юго-восток, завод останавливали. По крайней мере, горожанам говорили, что останавливали. В декабре того же 1988 года главврача Лаптева не пустили на завод сами рабочие – им было плевать на то, что с октября количество больных с повышенной чувствительностью к аллергенам в городе стало заметно больше и вызовы продолжаются, рабочие теряли в зарплате.
Вместо признания своей причастности к возникшей проблеме, вместо хотя бы извинений перед пострадавшими (не говоря уже о компенсациях) завод перешел в наступление. В заявлении от 27 декабря 1990 года, подписанном директором Кузиным, председателем Совета трудового коллектива Тилькуновой и председателем профкома Ловягиным, было сказано: «По данным институтов биофизики, гигиены труда и профзаболеваний, заболеваемость жителей города не связана с деятельностью нашего завода…В настоящее время наш завод является экологически наиболее чистым среди предприятий отрасли и города. Тем не менее, определенными политическими силами против завода вновь организована преднамеренная кампания запугивания, провокаций, организуется сбор подписей за закрытие предприятия».
Хамство – неописуемое. За два года до этого в областной прессе был опубликован отрывок из отчета того же НИИ профзаболеваний: «…результаты периодического медосмотра рабочих основного цеха показали, что сорок процентов из них имеют те или иные нарушения со стороны верхних дыхательных путей и иммунологического статуса, а 16,4 процента осмотренных имеют высокую степень риска заболевания профпатологией». А к концу 1990 года под давлением тысячных митингов среди «определенных политических сил» оказался и горком КПСС. В специальном обращении к жителям города, общественным организациям и Верховному Совету СССР, пленум горкома потребовал прекратить выпуск белка и перепрофилировать завод. Потом, как пел Галич, грянули «всяческие хренации» и спустя десяток лет оборудование давно уже неработающего завода БВК стало добычей охотников за металлом. А если бы вовремя перепрофилировали, мог бы работать и по сей день.
После октябрьского кризиса 1988 года прошло восемнадцать лет. Ангарск снова стал полем, на котором сошлись сомнения общественности и ведомственные интересы. Но до чего же все похоже! Цитаты из выступлений работников АЭХК и примкнувших к ним лидеров местной Единой России до боли напоминают речи тов. Кузина и секретарей обкома КПСС, вспомнились и старые приемчики – столкнуть экологов и «простых работяг, которые десятилетиями работают и здоровее всех». Разница только в том, что за прошедшие годы изменились люди. И сегодня можно сказать: грибы держат в темноте и кормят дерьмом. Мы – не грибы.
Василий Громов
При подготовке использованы публикации 1988-1990 годов из газет «Известия», «Восточно-Сибирская правда», «Советская молодежь» и «Время».