О маньяках и кризисе

7 вопросов Антонио Бандерасу.

22 сентября в российский прокат вышел «Кожа, в которой я живу» — 22-й фильм Педро Альмодовара и его шестая работа с Антонио Бандерасом. Именно Альмодовар открыл и прославил его в 80-е, но уже в начале 90-х Бандерас уехал из Испании в Голливуд и перестал сниматься на родине. В «Коже» режиссер и актер снова объединились и вернулись к своим корням — к эпохе сумасшедших постфранкистских 80-х, когда вышли самые отвязные и провокативные фильмы испанского классика.

1. Спустя двадцать лет вы вновь снялись у Альмодовара. Как это было тогда и как сейчас?

Ничего не изменилось! И тогда, и сейчас люди изумлены, они не знают, как реагировать и как определить то, что они видят. Помню, тогда они говорили: «У этого режиссера нет будущего, у такого кино нет будущего». Им нужно было время, чтобы переварить увиденное. И сейчас Педро вызывает такие же эмоции.

2. Неужели Альмодовар совсем не изменился?

В работе он стал более сложным, серьезным и глубоким. Но и более минималистичным: с точки зрения формы ему нужно совсем немного. Японец просто! Я его так и называл во время съемок.

3. Каково это — играть маньяка (герой Бандераса — хирург-психопат. — «РР»)? Вы как-то готовились?

Когда мы начинали снимать, как раз случилась эта история в Австрии (речь идет о Йозефе Фритцле, который 24 года держал в подвале и насиловал собственную дочь. — «РР»). Мы много обсуждали ее, и я нашел ключ к своему персонажу. Это люди, которые испытывают неприязнь ко всему вокруг. Просто не чувствуют чужой боли, и все. При этом они ведут себя идеально. Когда журналисты опрашивают их соседей, те говорят: «Да он же отличный парень, каждое утро ходит в церковь, спрашивает, как дела, переводит старушек через улицу». А потом он убивает двенадцать человек, расчленяет их и кладет в холодильник.

4. Вы сказали, что согласны в принципе на любую роль. То есть вы полагаетесь на чистое мастерство?

Ага, мне уже пятьдесят, у меня богатый опыт! (Смеется.) На самом деле все зависит от персонажа — от того, можешь ли ты его оправдать. Моему герою в «Коже» надо вскрыть себя, тьму внутри себя. Он — эгоманьяк, который ради всеобщего признания готов на все и начинает считать себя богом.

Стремление к идеалу делает нас фашистами. Через двадцать пять лет люди научатся продлевать себе молодость и жить до ста лет. Но кто будет за это платить? Это же дискриминация: если ты можешь платить, ты будешь жить долго, если не можешь — умрешь уже завтра. При этом нас будет двадцать миллиардов. И что с этим делать? Какое социальное страхование с этим справится? У меня есть ощущение, что мы приближаемся к концу.

5. Вы же известный социалист. Может, это мы к революции приближаемся?

Я был на съемках в Тунисе во время их революции. Все хотят так думать: «Это все из-за диктатуры и отсутствия демократии». Но это протест вообще против правительства, которое может сделать с тобой все что угодно, и ты это проглотишь. После кризиса стало понятно, что мы не можем вернуться к прежней системе, когда ты хочешь купить дом за 35 000 евро, приходишь взять кредит в банке, и тебе говорят: «Возьмите лучше 85 000, вам же нужны еще деньги на ковры и мебель!» А потом этот ковер у тебя же выдергивают из-под ног — и все, приехали.

6. И все же к чему мы двигаемся, раз обратной дороги нет?

Появится какая-то новая система, у которой пока нет названия. Но за нее придется заплатить гигантскую цену, и мы уже платим.

7. Скажите что-нибудь позитивное напоследок.

Ну, вот дети — они намного умнее нас. Знаете, переработка отходов появилась в моем доме только благодаря моим детям. Они приходят из школы и говорят: «Нет, папа, так не пойдет. Вот этот мешок для пластика, этот — для бумаги, а этот — для органических материалов». И не дай бог я их перепутаю! (Смеется.)