Старший брат
Он приходит в твой дом (изредка, а теперь – никогда): нежданный или долгожданный, но всегда – «вдруг»: сваливается как снег на голову, в своей тельняшке и черном бушлате, пропахший дальними дорогами, или тюрягой, или просто алкоголем и табачищем.
Он приходит и, иронично щурясь свысока, говорит: «Ну, здорОво!». И кладет тяжелую длань-лапищу на твое плечо. Под этим «ну, здорово» подразумевается до хрена смыслов: от «Все прозябаешь? А вот я тебе сейчас расскажу такое…» -- до «Блин, как все достало, давай посидим как встарь…»
И ты, конечно же, быстро откопуриваешь бутылочку, быстро проговаривая свои малозначимые, мелкотравчатые новостешки («жена – детки – работка…»), и готовишься слушать - как оно там, в Мире: как защищают баррикады и переходят нелегально границы, каковы обычаи в тюрьмах, катакомбах и на пиратских каравеллах, как шпага с хрустом вонзается в горло дракона, и как кровянят руки наручники, коими сам себя приковал к проходной АЭС ….
Старший Брат приехал. К черту мелочи! Недописанная статья, недостираное белье или недовбитый гвоздь подождут. Мы сегодня будем петь «Как за Черным Яром…» Как встарь…
Игорь Подшивалов – мой Старший Брат. Таким я его буду помнить – таким он был в моей семье в последние годы его жизни.
Мне не очень хочется подробно говорить о юности, о периоде «Свечи», когда он, собственно, и стал для нас с женой Леной - Страшим Братом. Там надо вспоминать все очень тщательно и… политично: кто где стоял, кто что сказал. Люди из «коммуны» (так назывался наш легендарный студенческий домик на Дальневосточной) – все раскиданы по своим сусекам, за каждым – своя легенда, эти легенды местами противоречивы (дело даже не в фактаже, а в акцентах, нюансах, описаниях поз…), с возрастом у каждого накапливается своя prehistory, влияющая на оценки прошлого и порождающая новые фантомы памяти. Стоит ли трогать былое?
Я скажу главное, остающееся в сухом остатке: наверное, Игорь уже тогда, в середине-конце 80-х, воспринимал нас, «свечистов», как младших братьев: и снисходительно, и иронично, и с любовью. И сознавал свою глубоко наивную ответственность за нас. Именно поэтому для него было шоком, когда мы с Леной года три назад на его глазах решительно выставили из дома одного из былых приятелей, ставшего в последнее время для нас категорически неприемлемой персоной – а ведь Игореха так хотел «посидеть всем вместе, как встарь»! Он был шибко удивлен, что у «младших братьев» может быть «все по взрослому» («Ну вы даете, блин…») Увы, братишка, мы все взрослеем… И тебе придется примириться с этим, каким бы ты страшим не был.
(Кстати, мы тогда «Как за Черным Яром» спели-таки. Но не суть.)
Он был Старшим Братом. Человеком, в зрелые годы - совершенно никчемным в прагматическом смысле слова (ни кредитнуться, ни бизнес замутить, ни «вопросы порешать»), но чрезвычайно важным для того чтобы «сверять часы» по-жизни. Ты разговаривал с ним – и соизмерял свой мир с миром Подшивалова: темп (кто что успел ), краски мира (кто что видел), глубину проникновения в мир (кто что понял). И всякий раз, когда ты иногда осознавал: тебе удалось быстрее, больше, глубже – ты гордился втройне, и ворочался потом, довольнехонький, в постели: тебе удалось «сделать» Старшего Брата. Не хухры-мухры. (Это шутка! -- Примечание для тех смурных «историков», кто захочет копаться в личных отношениях «свечистов»).
Игореха был для вас очень честным человеком. Когда вы научались очищать: мысль - от образа, историка –хроникера - от пирата карибских морей, терпеливого чеканщика по латуни – от политического гангстера в надвинутом набекрень берете. С ним можно было сверять часы: по жизни.
**
Еще мне важно проговорить следующее. Каждый, вспоминающий Игоря, естественно, привносит свои акценты. Создаваемый коллективно образ рискует забронзоветь, утратить человечинку. Пусть так, но можно я скажу «свое главное», а? Главное же: он был полон ЛЮБВИ. Он был очень любящим, ласковым человеком.
Он очень любил детей, он мог находить с ними общий язык в любом возрасте. Мои дети обожали его.
До сих пор не могу без улыбки вспоминать, как хмельной Игорь очень серьезно читает лекцию об анархизме моей дочке Ксюхе, когда ей было лет 12. Лекция была вполне доступной для понимания в этом возрасте.
**
Анархизм. Ой, как все много бы надо сказать про это! Невозможно. Опять-таки, главное.
Обратите внимание: все 90-е годы (и сегодня тоже) слово «анархизм» не звучит в Иркутске (в сообществах, в СМИ) в качестве примитивного идеологического штампа. Конечно, анархия - как возможный тип общественного устройства, - не рассматривается всерьез (по-Бакунину, по-Кропоткину, академично). Но: во всяком случае, произносить походя слово «анархия», подразумевая образ пьяной матросни, крушащей все вокруг, в Иркутске как-то не принято.
Думаю, что в основном благодаря Игорю, думающий Иркутск понимает, что анархия – это (по-Бакунину, по-Кропоткину) – часть, если не российского, но уж точно сибирского менталитета. Следы этих попыток совершенно точно фиксируются сегодня в иркутском Интернете. Может быть, когда-нибудь, Иркутску удастся встроить ее в нормальный политический понятийный аппарат и сделать респектабельной: не в смысле «легалайза» вседозволенности, а в смысле ценности самоуправления сообществ, уважаемой на уровне «само-собой-разумеется».. Игорь будет там, у себя, счастлив.
И это – реальный, фиксируемый на уровне социологии и анализа медиа-среды, вклад Игоря в городскую культуру. И, соответственно, в возможное в будущем возрождение города, которое немыслимо без признания права каждого быть уникальным, своеобразным. К слову: «фишка» Игоря была в том, что она на практике претворял принцип толерантности (значило ли дня него самого что-то это слово? Не уверен!) . Как следовало из его рассказов, будучи последовательным анархистом, он принял в свое время некий сан в Катакомбной православной церкви. Вряд ли врал, хотя его могли и жестоко обмануть какие-то шарлатаны, мало ли их. Но суть в другом: батька Махно в момент этого действа точно переворачивался в гробу, матерясь сквозь икоту!!!
Что касается меня, Игоря и анархизма – то года четыре назад мы с ним жестоко надрались водки, после того как он признал мое лично (предпринимателя, работодателя, то есть «буржуя») право считаться анархистом, позиционируя себя либертарианцем. (За подробностями же о течениях в анархизме я отсылаю читателя к специальной литературе).
**
С Подшиваловым связаны миллион в N-степени анекдотов («анекдот», в значении : «занимательный случай»). Я думаю, что каждый его знакомец выдаст свой. Я вам расскажу, как Игореха спас мой дом от грабежа и сам даже этого не заметил.
Дело было так. Мой покойный батюшка и Игорь (О! Какой кайф они ловили от бесед: стареющий интеллектуал-скептик-диссидент VS диссидент-практик-оптимист!) однажды днем сидели у нас дома, и, естественно, спорили. Понятно, что за рюмкой. Отец приехал из Новочеркасска, а Игоря всегда очень интересовала тема Новочеркасского расстрела, свидетелем которого реально был папа, а также ментальность донских казаков (Подшивалов, кажется, и в это сообщество успел вступить в свое время). В общем, им было о чем пообщаться….
И дело было в будний день, когда, ясно море, все старшие по дому должны быть на работе. Естественным образом в доме находились мои дети-подростки и еще одна знакомая девушка.
И вот эта девица, берет и открывает на звонок в дверь. А там – пара громил в шапочках-«пидорках» и со стволами (уж не знаю, настоящие ли, или бутафория). Девка оседает на пол, громилы делают шаг в квартиру… и тут с кухни разносится раскатистый хохот Подшивалова (от этого хохота, кто помнит – подтвердит, могли падать с потолка люстры). Грабители смотались, сломя голову. А Игорю долго еще пришлось объяснять – что, собственно, произошло.
**
Может ли быть Старший Брат, Герой - быть просто: мужиком из плоти и крови? Только так, запросто.
Однажды мы с женой, по общему с Игорем алкогольному драйву «раскрутили» его на лекцию «Женщины в жизни анархиста». Под диктофонную запись. Это был мощный, яркий и очень целостный поток сознания: воспоминаний, признаний, сетований, восторгов, обид, восхищений. Эмоциональный шок от этой лавины образов я помню до сих пор. И какое же счастье, что та шальная, циничным образом записанная кассета, вдруг неожиданно и совершенно нечаянно была безвозвратно повреждена утром после «спектакля» - и ничьи уши не станут больше никогда внимать этому потоку игорехиной откровенности. Какое счастье, что нет в мире такого продвинутого «гламура», куда вписалась бы публично личная жизнь бродяги и анархиста.
Просто, для сведения: она была, эта личная жизнь.
Его дети, от разных матерей, оставшиеся в мире после ухода Игоря – хороши (я их видел, может и не всех, даже и надеюсь на это – чем больше «семечек» оставит такой человек – тем лучше!). Там на генетическом уровне заложено много: и ума, и азарта, и воли к жизни. Удачи им.
**
Вот, собственно, и все. Мне кажется, что я сказал все главное на сей момент. Остальное – подробности, которые прорастут с годами.
