Гибель правозащитного демократического движения в России

Пришло время проститься с либерально-демократическим правозащитным движением. Конечно, не со всеми (многочисленными) группами, успешно работающими на просторах России, но с единым в своей основе движением, чьи истоки коренились в демократической части российского диссидентства и чью завершающую демонстрацию мы видели на съезде в январе этого года.

Возвращается в свои берега та гигантская темная волна, взломавшая лед коммунистического рабства, где тоненькая струйка диссидентства была не только самой светлой частью, но и стала символом движения, за которое мы так дорого заплатили.

Но здесь необходимы краткие пояснения. Как всякий символ, либерально-демократическая часть лишь в очень малой степени характерна для всего происходившего - не диссиденты принимали решение о начале "перестройки", не они ею руководили и уж конечно не они воспользовались ее плодами.

Как всякое маргинальное движение, диссидентство не было ни идеальным (но были люди такой поразительной нравственной красоты, чистоты и самоотверженности...), ни единым. Переполненное сплетнями, слухами, подозрительностью, частью основанной на реальной работе пресловутой "пятерки" КГБ, частью - на преувеличенном представлении о собственной значимости, диссиденты были во всем очень разными. Они были инакомыслящими, и это "инако" зачастую было вполне взаимоисключающим, а апофеозом КГБ была, конечно, не борьба с инакомыслием, когда в 1983 году казалось, что уже все было уничтожено, но появлялись новые и новые диссидентские группы, апофеозом стало блестящее использование инакомыслия в своих целях теми, кто в действительности планировал "перестройку".

По-видимому, после долгих раздумий и даже споров внутри КГБ еще при Андропове было решено для достижения собственных целей использовать диссидентов, ориентированных на демократические, европейские ценности, что, бесспорно, указывало на прагматизм и некоторые аналитические возможности спецслужб. Ближе по инстинкту и воспитанию им, конечно, была национально-сталинистская часть инакомыслящих. Последняя книга Сергея Семанова об Андропове переполнена обидой на то, что не на него - "классово близкого" КГБ сталиниста и националиста - сделала ставку "контора", а на лозунги демократов - ведь только они давали надежду на сохранение власти в СССР и возможности роста влияния в окружающем столь враждебном коммунизму мире.

Нас срочно выпустили из тюрем, создали клубы "Перестройка" и многочисленные "фронты национального спасения", журнальчик "Век ХХ и мир" (куда уже тогда влез замом главного редактора "покаянец" Глеб Павловский) и к тому же приучили наиболее наивных из диссидентов повторять фразу: "В России произошла бескровная революция, и мы победили". Этой "возвышающей" иллюзии несколько лет не мешало не только отсутствие хотя бы тени власти у диссидентов, но даже то, что многих наименее управляемых из нас регулярно "отстреливали": отца Александра Меня, Андрея Сахарова, Галину Старовойтову и скольких еще менее известных и в Москве, и в провинции.

В этом нет ничего удивительного или обидного. Лучшие из диссидентов в советское время ни о какой власти не помышляли, ни к какой политике готовы не были, изредка чокались "за успех нашего безнадежного дела" и шли в тюрьмы просто потому, что жить так, как от них требовала советская власть, не хотели и не могли. "Перестройка" для них была полнейшей неожиданностью, многие (по крайней мере для меня, да и Софья Васильевна Каллистратова мне это говорила) были убеждены, что умрут в тюрьме, а уж к тому, что их ожидало после 1987 года, совершенно не были готовы.

В отличие от нас КГБ планировало не только наше освобождение, но и его использование и в России, и за рубежом. А ориентацию диссидентов затрудняло не только появление множества "сочувствующих", среди которых было немало людей сомнительных, но и резкая активизация агентуры за рубежом, среди которой было немало людей лишь со "стилистическими расхождениями" с советской властью, уверенных, что с КГБ можно "играть и выигрывать" (выиграли на старости лет необходимость неуклюже оправдывать свое знакомство с КГБ), были там и некоторые бывшие члены Хельсинкской группы, но не те, кто сидел по лагерям, а те, кто якобы был "вынужден" эмигрировать, чтобы не быть арестованным. Как известно, Е.Г. Боннэр объявила о роспуске Хельсинкской группы не только из-за прямой угрозы ареста 75-летней С.В. Каллистратовой, в отношении которой уже было возбуждено дело, но и из-за того, что Хельсинкская группа стала замечательным каналом для выезда желающих за границу, а в некоторых случаях, по-видимому, и для внедрения КГБ там своей агентуры с имиджем "диссидентов". Все это, конечно, не значит, что в эмиграции не было замечательных людей (Михаила Геллера, Володи Буковского и множества других), но активизация агентуры за рубежом и ее влияние здесь еще усугубляли неразбериху "перестройки" в России.

Постепенно от иллюзии обладания властью диссидентам пришлось перейти к функции "правозащитной", в особенности, когда стремление стать партией власти и назначение Гайдаром миллиардеров у "Демократической России", попытки играть с властью и КГБ у "Мемориала" привели к самоуничтожению и "Демократической России", и "Мемориала" как мощных общественных движений, способных влиять на будущее России. Диссиденты навсегда потеряли ту недолгую популярность и поддержку масс, которые и впрямь давали некоторую надежду на создание в России демократических институтов правления. Теперь делить власть и деньги, создавать реальные институты управления страной стали совсем другие люди и силы, а диссиденты в последний раз послушно и наивно помогли созданию ельцинской диктатуры.

Но даже гибнущее сегодня правозащитное движение, уже не будучи политической силой, еще сохранило за собой какие-то важные функции в обществе. Защита прав человека еще не осознавалась как возврат к статусу советских времен, но была в общем издавна привычным занятием. Это еще была защита мирных жителей, русских и чеченцев из разбомбленных городов Чечни, защита свободы информации, свободы ассоциаций. Ее апофеозом стали выступления Ковалева против военных преступлений в Чечне, которые, в надежде быть услышанными, казалось бы, оправдывали отдаленную причастность диссидентов к той самой власти, которая совершала эти, невиданные даже при Сталине, преступления. Но и этот последний взлет демократического общественного движения в России не мог ничего изменить и только предсказывал близкий и окончательный разгром уже использованной вполне, а потому потерявший в глазах властей всякую ценность полузабытой силы вчерашнего дня.

Сегодня идет этап завершения этого процесса, и гибель правозащитного движения надвигается с трех сторон, причем, как и в случае уничтожения демократического движения в России (уже упомянутых мной партии Демократическая Россия и движения "Мемориал"), заинтересованным в этом финале силам активно помогают сами правозащитники - каждый из своих, казалось бы, бескорыстных, интересов.

Больше того, уже несколько лет назад (правда, по указанию из Кремля) они сами инициировали создание управляемого сверху правозащитного движения. Я имею в виду попытку Людмилы Алексеевой тайком от Хельсинкской группы создать "общественно-государственные" правозащитные организации, которые будут жить на деньги губернаторов и правительства и при этом "смело" их критиковать. Тогда удалось воспротивиться уничтожению правозащитного движения в Москве, Петербурге, Рязани, некоторых других городах, но управленческий аппарат Хельсинской группы очень укрепил свое положение, и уже тогда было ясно, что дни "неорганизованного" сверху или снизу, то есть нормального правозащитного движения - сочтены.

Тем не менее, наиболее важная акция по уничтожению правозащитного сообщества, а на самом деле - зародышей гражданского общества в России, происходит лишь сегодня, и это - создаваемый связкой Кремль-Лубянка Гражданский форум.

Из того, что уже сказано о начале "перестройки" становится ясно, что правозащитное сообщество, которое за эти годы ничему не научилось, не способно сопротивляться искушению властью. Это и психологически объяснимо - преувеличением собственной значимости перед лицом государственного Левиафана, это и воздействие фимиама, охотно вдыхаемого им все последние годы. Но сегодня правозащитники, в своей любви к российским властям, с легкостью пренебрегают по меньшей мере тремя существенными обстоятельствами.

Во-первых, как сказала как-то Елена Боннэр по другому поводу, "им отказывает чувство брезгливости". Они с готовностью идут на сотрудничество с людьми, у которых самая отвратительная в их глазах репутация. Проходимец и стукач Глеб Павловский, много лет торгующая правом Нина Беляева - вот те, кто руководят ими сегодня. Лубянка в своем презрении к правозащитникам даже не дает себе труда выдвинуть для контактов хотя бы внешне чуть более приличные фигуры. При этом Андрей Бабушкин с гордостью сообщает членам "Общего действия", что "нам" удалось добиться равного представительства в Оргкомитете Форума: "группы Павловского, руководства России и правозащитных организаций". То есть Павловский в глазах Бабушкина значит столько же, сколько все российские ветви власти с одной стороны, или все россий-ские правозащитные организации - с другой.

Во-вторых, правозащитники забывают, что сегодня они предают не только своих коллег, правозащитное движение, наконец, людей, реально нуждающихся в их помощи, как это было пять лет назад во времена инициативы Алексеевой или в более ясное советское время, когда следователи КГБ каждому из нас без устали втолковывали, что в КГБ думают почти так же, как и мы, "ведь мы с вами все понимаем", что они так нуждаются в наших советах, в нашем сотрудничестве, чтобы принимать разумные государственные решения. "Сам Юрий Владимирович недавно интересовался вашим мнением", - говорили почти каждому из нас. Именно это примитивное искушение, а не страх тюрьмы, был для некоторых стимулом для написания покаянных писем в газеты, а для одного из нас - даже письма Софье Васильевне Каллистратовой с обвинением ее в том, что это она своей неуступчи-востью заставляет КГБ и другие компетентные органы прибегать к репрессиям. Если бы не она, то никого в Советском Союзе не арестовывали бы. Но сегодня идущие в Гражданский Форум предают не только своих коллег, но и все зародившееся гражданское общество в России. Сегодня Кремлю-Лубянке мало контроля над правозащитным сообществом, ему нужна демонстрация "единства партии и всего советского народа". И правозащитники здесь, кроме самопредательства, исполняют еще роль того хитренького козлика, которого пускают перед овечьи стадом, чтобы спокойнее увлечь его на бойню.

В-третьих, правозащитники, которые еще так недавно повторяли "мы победили", а сегодня счастливы, что их пригласили для диалога с властью, почему-то не хотят конкретизировать, с кем и о чем они хотят вести диалог (при всей иллюзорности самой этой надежды - кому в Кремле нужен диалог с правозащитниками?). Напомним, что процентов девяносто из них молчат, но уверены в том (а некоторые и говорят об этом), что дома в Москве и Волгодонске были взорваны по приказу тех же (не лично, но аппаратно, и здесь действует нюренбергский принцип преступных организаций), кто сегодня зовет их к диалогу. И уж во всяком случае, все без исключения правозащитники убеждены в том, что вторая чеченская война начата, чтобы привести к власти именно сегодняшнее руководство в Кремле, то есть ради этого убиты, искалечены десятки тысяч человек, сотни тысяч умирают от холода и болезней в лагерях беженцев. Так что же хотят советовать правозащитники российским властям: какие дома взрывать в Москве или где начать ковровые бомбардировки? А, может, их готовность к сотрудничеству с правительством дойдет до того (для 90% верящих в это), что они сами "постоят на шухере", когда будет закладываться гексаген в указанном ими доме? Но, конечно, я жестоко утрирую и оскорбляю славных правозащитников. Господа Андрей Бабушкин и Арсений Рогинский, Сергей Ковалев и Лариса Богораз искренне убеждены, что их спросят: уничтожать ли, скажем, Назрань (если Кремлю понадобится). И, услышав гордое "нет", конечно, откажутся от бомбардировок.

О многом приходится забывать и умалчивать идущим на Гражданский форум. Но посмотрим, что же сами они говорят и пишут в свое оправдание (оправдание - потому что я не верю, что хоть кто-то из них в глубине души не понимает: то, что они делают сегодня - постыдно и безнравственно).

О карикатурных объяснениях можно было бы и не упоминать. Скажем, совершенно запутавшейся Ларисы Богораз, которая не приходит на съезд правозащитников, но с готовностью идет в Кремль к Глебу Павловскому: "А что мне их бояться? Пусть сами меня боятся". Испугала Лубянку до смерти! Или Вячеслава Бахмина: "Теперь совсем другое время, не то, что при Советской власти. Тогда это было неправильно, но теперь - нет". Да, совсем другое время. Брежневу и в страшном сне не пришло бы в голову уничтожать целый народ, чтобы прийти к власти. Более обстоятельно говорит Сергей Ковалев: "Диссиденты всегда действовали открыто, легально. В своих письмах обращались прямо к Брежневу. Не случайно Андрей Сахаров согласился баллотироваться в Верховный Совет и посоветовал это и мне". Думаю, что зря Ковалев вспоминает Сахарова. В Верховный Совет он и впрямь пошел в другое время, когда были сильны иллюзии того, что если они и не победили (в это, кажется, не верил не только я, но и Андрей Дмитриевич), то, по крайней мере, способны сегодня положение в стране немного улучшить. И эти возможности были, только мы не умели, были неспособны ими воспользоваться. К тому же авторитет Сахарова, его голос был существенно слышнее, чем голос любого сегодняшнего правозащитника. В то же время в 1975 году, когда таких иллюзий не было, не было надежды повлиять на политику страны, Сахаров, как мог, протестовал против войны в Афганистане, но не шел в советники к Андропову в надежде прекратить войну. До этого его наивность не доходила. Диссиденты повторяли вслед за Литвиновым: "Соблюдайте собственную конституцию", но не обманывали других и себя возможностью советами изменить Советскую власть. Более убедителен мог бы быть пример самого Сергея Ковалева в 1995 году, когда у него, я думаю, не было уже иллюзий, но еще была возможность самому режиссировать свои действия, и если не изменить что-то, то быть услышанным. Сегодня режиссер Глеб Павловский и его лубянские коллеги дадут услышать только то, что захотят сами, что бы они ни обещали Ковалеву и Бабушкину. "Ах, они нас обманули", - скажет Светлана Ганнушкина. А когда они поступали иначе и почему вы им сегодня начали верить?

Здесь я отвечаю на то, что было сказано мне самому или пересказано членами "Общего действия". Каких-то доводов, по-видимому, я не знаю, какие-то, возможно, не полны или искажены. Но есть официальное пространное заявление "Мемориала", написанное, кажется, Александром Даниелем, но одобренное всем его руководством, то есть А. Рогинским, С. Ковалевым, О. Орловым и многими другими. Этот текст всем нам разослан, и его доводы могут восприниматься как основные у сторонников Гражданского форума, причем не только в "Мемориале".

Доводов "за" в этом многостраничном тексте, прямо скажем, немного. Перепишем их полностью:

1. Выстраивание принципиальных основ отношений между гражданскими организациями и государством.

2. Создание правовых условий, при которых любая независимая общественная инициатива, укладывающаяся в рамки закона, может существовать, развиваться и принимать организационные формы.

3. Закон об общественных объединениях, обеспечивающий реальную независимость организаций; закон о благотворительности, стимулирующий финансовую поддержку социальным инициативам граждан со стороны бизнеса; поправки к налоговому законодательству, которые учитывали бы факт существования в нашем обществе некоммерческих структур.

4. Все или многие гражданские организации заинтересованы в постоянном диалоге с соответствующими государственными ведомствами.

Ну что ж, принципиальные основы отношений между государством и гражданским обществом во всем мире одинаковы и просты: это независимость гражданского общества от государства, законодательный запрет для государственных органов на любое вмешательство как в частную жизнь граждан, так и в деятельность создаваемых ими ассоциаций.

Никакого "Форума" для этого не нужно, нужно лишь следование диссидентскому лозунгу: "Соблюдайте свою конституцию".

Второй и третий доводы, по сути дела, едины: создание правовых условий, то есть, по-видимому, нового закона об общественных объединениях, который будет им помогать и стимулировать их деятельность. Но пока все принимаемые и предлагаемые в последнее время законы прямо направлены против гражданского общества. С помощью нынешнего закона об общественных объединениях (разработанного, кстати, Ниной Беляевой, одной из активисток Гражданского форума), около 85% общественных организаций было уничтожено только в Москве, предусмотрена отчетность уцелевших НПО перед Министерством юстиции и так далее, новый налоговый кодекс душит НПО финансово, контролируемые властью средства массовой информации (а неконтролируемых в следующем году, очевидно, вообще не будет) поливают систематически НПО грязью, выделяя в первую очередь как раз правозащитников и экологов. Что же, руководство "Мемориала" полагает, что с помощью "Форума" будет принято новое законодательство во всех этих областях? Но уж это слишком большая наивность, если учесть нынешний состав вполне послушной и управляемой из Кремля Думы. Может быть, на встречах в "Мемориале" им это было обещано представителями Администрации президента? Но, во-первых, если это и так, я бы не полагался на обещания, исполнение которых неправительственные организации не в состоянии проконтролировать, а во-вторых, если такое чудесное превращение в Кремле и на Лубянке и впрямь произошло, и с весны 2001 года они так полюбили НПО, что готовы подарить нам все, что нужно, а точнее провести через Думу законы, ограничивающие возможности и бюджет правительства и отдающие их НПО, то, смею заметить, получатели таких необычайных подарков не выглядят столь уж самостоятельными и независимыми, как об этом пишет Александр Даниэль. Здесь уж точно возникают отношения полновластного хозяина и послушного ему лакея. И такой подарок от хозяина может получить лишь лакей, пользующийся полным доверием и за большие заслуги.

Наконец, упоминаемая в тексте "Мемориала" необходимость создания "переговорных площадок" на разных уровнях появилась как раз потому, что федеральные власти именно в последний год, по оценке как раз лидеров "Мемориала" Орлова и Ганнушкиной, все без исключения существовавшие до этого "площадки" планомерно уничтожили. Теперь, по тексту "Мемориала", надо ожидать, что они вновь все будут созданы. Но о характере столь внезапных подарков и превращений мы уже говорили в предыдущем абзаце.

Итак, в тексте "Мемориала" нет ни одного вразумительного довода в защиту Гражданского форума, но зато страниц десять высокопарных рассуждений о принципах, морали, всенародном благе и так далее. Почему-то гнусность в России всегда сопровождается такими рассуждениями.

А без этой мишуры все очень просто - уничтожив основных противников: независимый бизнес, независимые средства массовой информации и Союз журналистов, местное самоуправление, независимость губернаторов и, с помощью закона о партиях, хоть какую-то политическую жизнь в России, в Кремле (поскольку власти, как и денег, никогда не бывает слишком много) обратили, наконец, внимание и на довольно жалкое в России гражданское общество, которое то робко брыкается, портя Путину имидж в Европе, то хочет сохранить для себя и своих детей (живущих в России, в отличие от детей кремлевских чиновников) остатки российской природы, в общем, изредка осмеливается создавать мелкие проблемы. И, наконец, у правозащитного сообщества есть в Кремле такой доброжелатель, как Глеб Павловский, которому, как всякому ренегату, особенно заманчиво по меньшей мере доказать, что и все остальные от него не отличаются. Можно еще прибавить и недавнее предложение президента Европейского Союза провести встречу общественности стран Запада и России. Но эту встречу Лубянке ведь тоже надо подготовить.

Так и появилась идея Гражданского форума, который на первых порах продемонстрирует "нерушимое единство партии и народа", - понятно, что из 5000 делегатов 4500 будут за это единство. Потом, что бы ни говорили и ни писали сегодня мемориальцы, на "Форуме" будет выдвинуто предложение об избрании постоянно действующей структуры (за это тоже проголосуют девять десятых) и появится главный российский гражданин и Совет при президенте. Совет, конечно, по управлению неправительственным сектором (на Лубянке - тайный, в Кремле - явный). Я думаю, им подарят еще и дом, который так и назовут "Домом гражданского общества", где гордо займут свои места Алексеева, Беляева, Бабушкин и другие при снисходительном внимании к ним Глеба Павловского. Соответственно, появятся и отщепенцы, и на "Форуме", и в нем не участвовавшие, с которыми можно будет поступать, как при Советской власти и как уже поступают с молодежными организациями: одних - в тюрьму, других - в психушку.

Возможно, кто-нибудь из "Мемориала" напишет и мне письмо о том, что своей неуступчивостью я заставляю бедного Путина прибегать к репрессиям. Уже сегодня нас обвиняют в том, что мы создали раскол в обществе и противостояние правительству. Но на самом деле мы лишь выполняем основную функ-цию неправительственной организации. Сам "Мемориал" к этому времени, конечно, перестанет интересоваться Чечней и другой неудобной географией, хотя и издаст несколько среднеинтеллигентных книг. Каким образом в четвертый раз и окончательно будет разгромлена "Гласность", мне пока трудно представить (кстати говоря - первая, после освобождения из тюрем, правозащитная организация, поскольку, в отличие от других, мы никогда не считали себя победителями - этому мешали регулярные разгромы и убийства сотрудников), но, думаю, что это произойдет, как, впрочем, и разгром десятков, если не сотен менее заметных, но столь же несговорчивых организаций по всей России.

Вот, собственно, и все, что можно сказать о Гражданском форуме.

Казалось бы, в этих условиях нужно искать поддержки и объединения с теми, кто, как и "Гласность", ясно видит блестящие перспективы Гражданского форума и так же его не приемлет. Но из заметных организаций объединяться, к несчастью, не с кем.

Президент Сахаровского фонда Е.Г. Боннэр резко выступила против Гражданского форума, и, может быть, это будет позицией всего фонда, хотя вице-президент Сергей Ковалев в "Форуме" жаждет участвовать. К сожалению, сам фонд сегодня существует на деньги Бориса Березовского, и в тех редких случаях, когда мне еще приходится приходить в музей Сахарова, я уже никогда не ем бутербродов: в них мне явно чувствуется острый привкус еще не свернувшейся крови.

Е.Г. Боннэр, естественно, пожелавшей спасти музей, тоже отказало чувство брезгливости (по ее же формуле), когда она искала средства спасения. Почему это произошло, легко понять. Боннэр - под влиянием, по-видимому, той же иллюзии - "мы уже победили" - сделала ту же ошибку, что и Кронид Любарский, Сергей Ковалев и Лариса Богораз, восстанавливая Хельсинкскую группу. Она забыла, что музей Сахарова находится в России, а не в Америке и не в Европе, и законы существования и выживания здесь совсем другие.

Вместо героической и жертвенной Хельсинкской группы создали по нехитрому своему разумению интеллигентно-элитный клуб, о котором все забыли, пока председателем его был Кронид Любарский, и который после его гибели, когда там появилась Людмила Алексеева, превратился в наиболее сервильную и проправительственную организацию из всех существующих в России.

Музей Сахарова был создан, естественно, без возможности реальной государственной поддержки, потому что пока жива Елена Георгиевна, не только Путину, но и Лужкову будет трудно сказать, что именно они были ближайшими друзьями Сахарова. А значит, и музей им не нужен. Европейские и американские фонды не могут бесконечно давать деньги на само существование музея. В конечном итоге, они ждут выполнения каких-то проектов, которыми заняты другие общественные организации в России: информационных, аналитических, издательских, юридической помощи населению или гибнущим неправительственным организациям. Но штат музея собран таким образом, что выполнить необходимый для прожиточного уровня объем работы в музее не могут, да и не хотят. Изменить структуру музея, сделать ее работоспособной Е.Г. Боннэр не смогла или не захотела. В результате пришлось затыкать нос, получая деньги, и исходить из принципа "деньги не пахнут". С этим трудно, но можно заниматься благотворительностью, однако нельзя говорить о моральных ценностях и защите прав человека. К тому же показан очень дурной пример всему правозащитному сообществу. Итак, и фонд Сахарова по сути разрушает, развращает правозащитное сообщество1, тем самым не препятствуя, а помогая Гражданскому форуму. "Чем деньги Березовского хуже денег Павловского?" - задаст свой наивный вопрос в Интернете Лев Левинсон. И на него будет трудно ответить.

Наконец, последний известный противник Гражданского форума - движение "За права человека" Льва Пономарева - по всей стране создает, правда, неправительственное, но регламентируемое и управляемое из Москвы правозащитное движение. Это уже третья попытка Льва Пономарева в этой области. Сначала он с энтузиазмом помогал Алексеевой в описанном уже проекте Хельсинкской группы, потом пытался создать из "Общего действия" командный пункт по управлению правозащитным движением. Теперь все силы переключил на собственное движение, которое становится "организующей и направляющей силой" в правозащитном сообществе.

Но, во-первых, правозащитное движение по самому своему смыслу не может быть управляемо ни Глебом Павловским, ни Львом Пономаревым. Любая работа по созданию управленческих структур в этой области (да еще с распределением денег наиболее близким) внешне кажется созидательной, но на самом деле разрушительна, уничтожает свободу выбора, инициативу и, наконец, внутреннюю потребность, живое чувство, без которых нет ни гражданского общества, ни тем более правозащитной готовности думать о другом, подменяя все это планом и указаниями сверху. До некоторой степени все это спекуляция на иллюзиях и удобствах западных гуманитарных фондов, которые не оставляют надежды на создание "в пику КГБ" мощных российских общественных организаций (к чему общество не готово), и с удовольствием именно это они хотят в своих отчетах.

Главное же: в конкретных российских условиях (хотя пока кремлевские политтехнологи презрительно наплевали на все структуры, созданные Пономаревым), если эти структуры уцелеют, они, в конечном итоге, будут управляться теми, кому это по должности положено и, как и в случае с Гражданским форумом, ни Пономарев, ни кто-либо другой помешать этому не способны.

Таким образом, и с этой оппозицией Гражданскому форуму сотрудничать нельзя, так как со своей стороны, пусть пока и в меньшей степени, она разрушает остатки правозащитного сообщества России.

Хотя наша статья и названа "Прощание", на самом деле это лишь подведение итогов одного из периодов правозащитного движения в России. Новое руководство наступает на те же грабли, что и советская власть, противопоставляя Кремлю самые различные слои населения по всем необъятным российским просторам. Если будет принят закон о контроле за интернетом, вся российская техническая интеллигенция, обычно мало интересующаяся свободой слова или собраний, почувствует себя настолько обделенной, что полностью окажется в оппозиции к российской власти. Впрочем, и сейчас эта оппозиция (в том числе по сути правозащитная) чудовищно велика. Это и народы Кавказа, и мусульмане Поволжья, и русская гуманитарная интеллигенция, и, главное, нищие и замерзшие русские рабочие и крестьяне, глубоко оскорбленные к тому же откровенной наглостью российского руководства в его даже немаскируемом пире во время чумы.

Новое правозащитное движение будет, по-видимому, в основном лево-ориентированным: уничтожение новым Трудовым кодексом всех независимых профсоюзов включит его активистов в правозащитную деятельность, именно там сегодня идеализм, самоотверженность, полное бескорыстие, конечно, при чудовищной инфильтрованности ФСБ-шной агентурой (именно с ними, а не с нами, сегодня реально борются кремлевские власти, именно их сажают в тюрьмы и психушки, именно на них больше всего клевещут). Для меня это малознакомая среда, мне трудно себе представить, как они в конце концов организуют защиту своих прав и интересов столь мало приобретших российских граждан. Ясно лишь, что свято место пусто не бывает.