Мозги, которые мы потеряли
Сотни русских ученых написали премьеру и президенту. Они пытаются спасти отечественную науку. Возможно ли это в условиях, когда за границу уехали многие лучшие, в Академии наук преобладают люди за 70, а государственные гранты усердно «пилят»?
В октябре 2009 года ученые, в начале 90-х уехавшие из России и сделавшие успешную карьеру за рубежом, написали открытое письмо президенту и премьер-министру РФ, обращая внимание на бедственное состояние фундаментальной науки в стране и следствие этой проблемы — массовый отток ученых за рубеж. В те же дни 407 докторов наук, работающих в институтах Российской академии наук (РАН), написали аналогичное по содержанию открытое письмо властям страны. Два письма по единому адресу, посланные из разных частей планеты, это последние отчаянные попытки спасти российскую науку.
«В силу возрастной структуры научных и педагогических кадров у России остается 5-7 лет для того, чтобы квалифицированные ученые и преподаватели старшего поколения успели подготовить новое поколение для науки, образования и высокотехнологичных отраслей промышленности. Если в эти сроки молодежь в научно-образовательную сферу привлечь не удастся, то о планах построения инновационной экономики придется забыть…» — пишут 407 докторов наук из академических институтов Москвы, Санкт-Петербурга, Нижнего Новгорода, Иванова и других российских городов.
Солидарны с коллегами и российские ученые, уехавшие за рубеж и состоявшиеся там. «Регресс науки продолжается, масштабы и острота опасности этого процесса недооцениваются. Уровень финансирования российской науки резко контрастирует с соответствующими показателями развитых стран». Действительно, во времена СССР бюджет Академии наук был равен 2% ВВП, а сейчас это — менее 0,3%.
В 90-е ученые стали уезжать из страны целыми институтами, научными школами. Как реагировали на это власти? Неуклонно строили сырьевую сверхдержаву. Так что же изменилось сегодня? Президент и премьер-министр объявили курс на построение инновационной экономики. Есть ли у нас для этого возможности — финансовые, кадровые? Или мы безнадежно отстали по всем научным фронтам? Эксперты «Новой» дают ответы на эти вопросы.
Из России уехали минимум 200 тысяч ученых
Виктор Супян, доктор экономических наук, профессор, заместитель директора Института США и Канады РАН:
— Нет абсолютно точной информации о масштабах реальной «утечки умов» из России. Это связано с тем, что многие российские ученые формально не эмигрируют за рубеж, а уезжают на работу по контракту, хотя временный статус такой работы часто перерастает в постоянный. Виктор Калинушкин, председатель профсоюза научных работников России, к примеру, полагает, что за последние десять лет работу за рубежом нашли от 500 тыс до 800 тыс российских ученых. Западные оценки скромнее — максимум 200 тыс. По оценкам профессора Ушкалова, за 90-е годы число выехавших за рубеж ученых и специалистов из оборонных НИИ и предприятий ВПК составляет не менее 70 тыс человек. Только за период 1991—1996 гг. из Всероссийского научно-исследовательского института экспериментальной физики (Арзамас-16), который является ведущим российским центром по ядерным исследованиям, за границу выехали более 5 тыс специалистов. В 1992—1993 гг. из НПО «Импульс», специализирующегося на производстве систем наведения, электронно-оптического и другого электронного оборудования преимущественно военного назначения, за рубеж уехали 1800 ученых и инженеров. За десять лет (с середины 80-х до середины 90-х годов) Российский научный центр вирусологии и биотехнологии («Вектор»), занимающийся в том числе и разработками в области биологического оружия, покинули 3500 человек. Главная причина — резкое сокращение государственных ассигнований на научные исследования и разработки. Уровень зарплаты ученых в 2002 г. в среднем составлял в 60—100 долл. в месяц. Сегодня — уже 1000 долларов, но это все равно мало: например, в США средняя зарплата научного работника — 5—7 тыс долл.
65-летние хотят вернуться на родину
Валерий Козлов, вице-президент РАН, директор Математического института им. В.А. Стеклова РАН, академик:
— Важно понять масштаб проблемы: сколько ученых уехало работать за рубеж, сколько осталось. Лучше всего это сделать на конкретном примере. Возьмем Математический институт имени Стеклова. Он небольшой — всего 120 научных сотрудников. За последние 15—20 лет его покинули 30 человек. То есть четверть состава. За границу уехали не все. 10 человек из 30 нашли работу в коммерческих структурах России. Примерно такие же проценты оттока ученых в целом по РАН.
За последние 10 лет два человека вернулись работать в наш институт из-за границы. Кстати, у нас сейчас есть предложения вернуться и работать на родине от 65-летних ученых. В этом возрасте в Европе в обязательном порядке уходят на пенсию. А в России ограничений по возрасту нет. Мы у себя в институте договорились принимать только молодых людей, на перспективу.
Ведь РАН стареет, и это объективный фактор (см. таблицу). Он связан с нищенским размером российской пенсии по старости. Как только человек выходит на заслуженный отдых, его качество жизни снижается в разы. Поэтому мы не можем подталкивать наших заслуженных старших товарищей к уходу на пенсию в 60 лет.
Вот передо мной график изменения возрастной ситуации в РАН за последние 6 лет. Количество ученых до 30 лет и от 30 до 40 медленно, но растет. Это отрадный факт. В самом продуктивном возрасте — 40—50 лет график резко линейно идет вниз: доля ученых этого возраста уменьшается. С 60 до 70 лет наступает пенсионный возраст. Доля этих людей в РАН увеличивается, что касается ученых от 70 лет и старше — график резко идет вверх. Их непропорционально много. Может быть, нашей власти стоило бы перенять опыт Украины, где каждому работнику науки и образования по выходу на пенсию платится 80% ежемесячной зарплаты. Тогда бы наши старшие коллеги охотнее покидали стены РАН по достижении преклонного возраста, освобождая места для молодежи.
— В Россию потихоньку возвращаются ученые, заработавшие себе имя на Западе. Так, профессор Константин Северинов вернулся из США и возглавил группу исследователей в Институте биологии гена РАН, Егор Базыкин (университет Принстона) и Ирена Артамонова (Германия, Институт биоинформатики Национального центра окружающей среды и здоровья в Мюнхене) возглавили новые группы исследователей в Институте молекулярной генетики РАН. Но не так давно Северинов, Базыкин и Артамонова заявили, что в забюрократизированной донельзя Российской академии очень трудно работать. Так, даже имея грант, нужно объявлять тендер на закупку оборудования стоимостью от 75 000 рублей. Как решить эту проблему?
— Это вопрос к Министерству образования и науки, к правительству, законодателям. Закон «О торгах и закупках» регулирует все конкурсные процедуры, связанные с выделением денег, в том числе и на фундаментальные исследования. Такие параметры, как стоимость и сроки, становятся определяющими. Что это означает на практике? Допустим, объявлен конкурс на сумму 2 млн рублей по Федеральной целевой программе «Кадры». Каждый соискатель для победы стремится уменьшить сумму расходов и сроки выполнения работы. И то и другое совершенно не нужные ограничения. Серьезные исследователи это понимают. Если на эксперимент отведено 2 млн рублей, зачем эту сумму уменьшать или сокращать сроки работы? Но сегодня 50% успеха при прохождении конкурсных процедур будет у научного коллектива, снизившего сумму затрат и сроки исполнения. Вот один пример. На получение одного из грантов были выдвинуты 62 соискателя. По содержанию предложенных работ на 60-м месте оказался не очень известный в стране вуз. Но именно он и получил грант (подробнее о том, как распределяются научные гранты, — см. «под текст»). У меня в руках копия письма президенту РФ Медведеву, которое подписали около 407 докторов наук, работающих в РАН. Они пишут в том числе и о неудовлетворительном положении с финансированием конкурсных исследований. Это письмо было передано в Президентский совет по науке, образованию и технологиям. Я надеюсь, что эти вопросы будут внимательно и объективно рассмотрены. На позапрошлой неделе на одном заседании Минобрнауки я обратил внимание на это письмо. Но сотрудники министерства мне ответили, что пока не в курсе его содержания.
— Возвращая молодых ученых из-за границы, РАН может столкнуться с оппозицией в своих рядах. Тот же профессор Северинов, проработав в России пару лет, заявляет: «Необходима прозрачная система проведения конкурсов, финансирование не институтов, а лабораторий и т.д. То есть РАН нужны реформы, которые позволят вывести ее на уровень лучших научных организаций мира». Российская академия готова к переменам?
— Мы будем искать компромиссы с возвратившимися учеными. У нас много нерешенных проблем. Например, неравномерное финансирование грантов в течение года. К сожалению, это характерно для крупных государственных фондов. Получается так: в первой половине года «пусто», финансирования гранта нет, во второй половине года — «густо», деньги поступают в полном объеме. И надо суметь их потратить в два раза быстрее. Значит, провести конкурсные процедуры по приобретению оборудования, материалов. Это хроническая болезнь, решать вопрос нужно в том числе в Министерстве финансов РФ. Об этом говорим и мы, и Константин Северинов. С другой стороны, вряд ли стоит специально «выделять» ученых, которые собираются вернуться в Россию, и создавать им особые тепличные условия. Это может создать конфликт между теми, кто работает здесь (и, кстати сказать, хорошо работает), и теми, кто уехал. По многим направлениям фундаментальных исследований, например, по математике, мы нисколько не уступаем Западу. Другое дело — приложения фундаментальной науки, развитие высоких технологий и инновационная активность. Здесь вполне мог бы пригодиться опыт наших соотечественников, которые достигли успеха за рубежом. Но и здесь не стоит обольщаться: без заинтересованного отношения отечественного бизнеса инновации не имеют надежной перспективы.
— В РАН успешно стартовала программа «Новые группы», которая привлекает к сотрудничеству ученых, покинувших страну в «лихие 90-е». Расскажите о ней подробнее.
— Это эксперимент, который проводится в рамках программы фундаментальных исследований «Молекулярная биология», созданной решением президиума нашей академии. Обычно крупный научный институт делится на отделы и лаборатории, в рамках которых проводятся исследования по конкретному направлению. Создание таких новых подразделений формализовано. Дополнением к этому явились научные группы, которые объединяют вокруг успешного ученого молодых аспирантов и студентов старших курсов для решения определенной актуальной задачи. В рамках программы «Новые группы» к работе в академии были привлечены ученые, когда-то покинувшие Россию и сделавшие себе имя в том числе и в США.
Вопрос о расширении такой практики преждевременный. Вначале нам стоит проанализировать результаты такого подхода. С другой стороны, надо продолжать поиск новых форм организации фундаментальных исследований, выстраивать более гибкую стратегию поиска и поддержки талантливой молодежи.
— Незадолго до обнародования «письма 407 сотрудников РАН» похожее письмо президенту и правительству написали ученые, уехавшие когда-то из нашей страны и состоявшиеся за рубежом. Как вы к этому обращению относитесь?
— Под ним могли бы подписаться многие ученые, которые работают в России. Основная проблема, на которую обращают внимание наши коллеги из-за рубежа, — недостаточный уровень финансирования российской науки. Эта проблема — главная. Но за последние 3-4 года уровень заработной платы ученых вырос. Это было сделано благодаря пилотному проекту о повышении зарплаты научных сотрудников РАН, который приняло правительство в соответствии с нашими предложениями. Для повышения зарплаты ученым академия пошла на сокращение 20% бюджетных ставок. Сегодня кандидат наук получает чуть меньше 30 тысяч рублей в месяц. Для докторов наук базовая ставка 30—35 тысяч в месяц. Но все-таки зарплата наших ученых в разы ниже, чем у зарубежных коллег. А бюджет всей Российской академии наук равен финансированию Гарвардского университета (1 миллиард долларов США — бюджет Гарвардского университета, 30 миллиардов рублей — бюджет РАН). Мы согласны с уехавшими коллегами, что престиж научных профессий в такой ситуации у молодежи падает.
Сегодня наиболее остро встала другая проблема — оснащенность РАН и ее институтов современным оборудованием. Оно, как правило, уникально и поэтому стоит очень дорого. Но без новейших приборов выход отечественной науки на передовые рубежи невозможен. Для вузовской науки правительство организовало специальный конкурс, победители которого получили деньги на новейшее оборудование. Думаю, такой же алгоритм можно было бы использовать и для академической, фундаментальной науки.
Доля РФ на мировых рынках высоких технологий — 0,2—0,3%
Борис Кузык, член-корреспондент РАН, директор Института экономических стратегий:
— Расходы на исследования в российской науке сократились за предыдущие 18 лет в 5 раз и приблизились к уровню развивающихся стран. Россия сегодня тратит на науку в 7 раз меньше, чем Япония, в 17 раз меньше, чем Соединенные Штаты Америки, более чем в два раза сократилось количество исследователей. Это порождает ряд серьезных проблем.
Промышленный потенциал России находится в сложной ситуации. Средний возраст рабочих и инженеров достиг 55 лет и более, износ основных фондов — 74%. При этом оборудование используется более 20 лет при максимально эффективной норме эксплуатации 9 лет. Это в основном импортное оборудование. В станкостроении и электронной промышленности у нас — серьезнейший обвал. В целом по уровню развития высоких технологий страна откатилась назад на 10—15, а по некоторым направлениям (биотехнологии) — на 20 лет. Доля машиностроительной продукции в экспорте России составляет чуть более 5%, доля России на мировых рынках высоких технологий — 0,2—0,3%.
P.S. Итого. Маститые академики считают, что все беды российской науки от недостатка финансирования. Вернувшиеся из США и Европы молодые ученые во главу угла ставят неэффективный менеджмент верхушки РАН, бюрократизацию научного процесса. Но все проблемы наверняка решатся, если российская экономика начнет на деле, а не на словах переходить на инновационные рельсы — тогда появятся реальные масштабные проекты высокотехнологичных производств, профинансированные федеральным и местными бюджетами. Причем «мирных» производств — ВПК в последние годы хорошо загружен. Тогда будет обеспечен твердый и оплаченный госзаказ на новые технологии и научные открытия. Включиться в его выполнение готовы и представители российской научной диаспоры. Очень важно, чтобы возвратившиеся в Россию молодые ученые встретили здесь не бюрократические преграды и серо-черные схемы по распилу бюджетных средств. А готовность совместными усилиями расчистить дорогу новым научным открытиям.
За годы реформ российская наука не умерла, она переехала за границу, считают сами ученые. Ее оттуда нужно вернуть. И деньги здесь не главное. Ученый, а не чиновник должен определять стратегию и тактику, финансовую политику Академии наук. Тогда появится необходимая среда для инноваций. А наука станет основой высокотехнологичной экономики.
Под текст
Наука «пилить» деньги
Финансирование российской науки отстает от мирового уровня. В этой ситуации важно правильно распределить имеющиеся в распоряжении РАН ресурсы. Как на деле проводятся конкурсы на получение грантов и кто от этого выигрывает? Рассказывает профессор Константин Северинов, заведующий лаборатории в Институте биологии гена РАН, руководитель группы в Институте молекулярной генетики РАН:
— Вместе с несколькими коллегами мы подали заявки на гранты по четырем программам президиума РАН и получили отказ. Мы хотели бы понять, а что именно не устроило экспертов. Во всех ведущих странах вместе с отказом вы получаете подробную рецензию, где аргументированы причины отрицательного решения. Это позволяет заявителям понять критерии отбора, которыми руководствуются эксперты. Как же обстоят дела у нас? Единственная известная мне прозрачная программа президиума РАН — это «Молекулярная и клеточная биология», где назван главный критерий отбора — результативность ученого, претендующего на грант. Это определяется по индексу цитирования. Имена победителей конкурса и «неудачников» обнародуются. Но попробуйте в других программах президиума понять, почему одним ученым гранты дали, а другим — нет. Объясняя отказ по программе «Фундаментальные науки — медицине», мне сказали, что «не хотят подставлять своих экспертов». Что странно, ведь просим рецензии, а не имена их авторов. А ученый секретарь программы по нанотехнологиям сослалась на то, что у научного совета было слишком мало времени рассматривать заявки, поэтому его члены устно между собой решили, кому дать гранты, а кому отказать. То есть экспертизы, по сути, не было. В такой ситуации можно делать любые предположения. Например, что входившие в научный совет люди просто поделили деньги. Кстати, по программе «Биоразнообразие» впервые объявлены победители. И там вы можете найти имена тех же самых академиков, которые числятся в научном совете и распределяют гранты. У некоторых даже не один, а несколько поддержанных проектов. Как это понимать?
