Наука и бюрократический бардак
Какими должны быть стандарты медицинского образования, зачем нужны ведомственные НИИ и почему научные результаты не находят применения на практике?
Участники вчерашних парламентских слушаний «Роль РАМН, НИИ и вузов Минздравсоцразвития в развитии медицинских технологий и подготовке высококвалифицированных кадров» долго искали ответы на эти вопросы, и пришли к выводу, что ответственных за них в стране нет.
Очередные парламентские слушания, посвящённые вопросам организации науки, начались с ностальгических переживаний по старым добрым временам, когда, как выразился президент Российской академии медицинских наук (РАМН) Михаил Давыдов, роль учёных, в частности медицинского профиля, была гораздо заметнее. «Вспомните, как в годы Великой Отечественной войны наша наука одержала победу над энцефалитом, или как Николай Бурденко запретил ампутировать конечности при повреждении мягких тканей, и тем самым уберёг тысячи солдат от инвалидности! — восклицал Михаил Давыдов. — Советская медицинская наука смогла вернуть в строй 70 процентов солдат, тогда как немецкая поставила на ноги всего 13 процентов раненых. Так что войну выиграли не только военные, но и медики!».
Почему в новейшей истории российской науки нет столь громких успехов — всем хорошо известно. Губительными для сферы исследований и разработок стали 1990-е годы: реальные государственные ассигнования на науку тогда снизились почти в шесть раз и стали сопоставимы с аналогичными расходами Румынии и Чили (данные Совета Федерации), под угрозой оказалось само существование государственных научных организаций. В тот период объём НИОКР в России сократился на 80-85 процентов, за границу уехали порядка 50 тысяч человек высшей научной квалификации, в институтах нарушилась преемственность поколений, устарел материально-технический парк. За это же время западная (да и восточная) наука сделала гигантский шаг вперёд, что только усугубило положение нашей.
Смотреть на вещи реально
Похоже, от пережитого российская наука не оправилась до сих пор. Участники слушаний, среди которых были как представители государственных ведомств, так и известные учёные, приводили всё новые и новые факты, подтверждающие, насколько безрадостна сегодня ситуация в науке вообще и в сфере медицинских исследований и разработок в частности. «То, что мы подразумеваем под “высокотехнологичной медициной”, на Западе давно проходит как обычная медицина, — не щадил сидевших с ним за одним столом коллег Михаил Давыдов. — Нужно отказаться от порочных терминов и посмотреть на вещи реально».
В реальности же, по данным Минздравсоцразвития и Росздравнадзора, большая часть разработок попросту не находит применения на практике. «В последние годы учёные создавали технологии и препараты, не уступающие западным аналогам, но они нигде не используются, кроме как в организациях, которые их разрабатывали, — пояснила начальник департамента науки, образования и кадровой политики Минздравсоцразвития Ирина Андреева. — В 2008 году было подано 822 заявки на разрешение использования новых медицинских технологий, но Росздравнадзор утвердил из них только 292».
Одной из главных причин забраковывания технологий (40 процентов случаев) представители Росздравнадзора называли неправильно оформленную документацию. Выходит, из-за каких-то бюрократических формальностей на 40 процентов тормозится процесс внедрения результатов научного труда, о продвижении которого вроде бы радеют на каждом посвящённом науке совещании.
Не менее чудесной показалась и вторая «основная причина» отсеивания готовых технологий — их неактуальность. В Росздравнадзоре уверяют, что «научные коллективы нередко предлагают на утверждение разработки, которые, к сожалению, уступают по своим функциональным характеристикам уже имеющимся за рубежом или даже в России технологиям». Зачем учёные создают, а различные государственные ведомства финансируют создание таких технологий, — большой вопрос (вероятно, для Генпрокуратуры).
«Думаю, выходом из ситуации могло бы быть предварительное согласование между ведомствами исполнительной власти и научными организациями медицинского профиля тех проектов, которые предполагается финансировать и реализовывать», — предположила ведущая слушаний председатель думского комитета по охране здоровья Ольга Борзова. И как же раньше никто не догадался о том, что инвалидная наука под видом новых достижений отчитывается банальным старьём…
Более радикален в высказываниях был президент РАМН Михаил Давыдов, убеждённый, что хаос в медицинской науке — следствие плохой организации системы исследований. «Способно ли Федеральное агентство по здравоохранению оценить полезность и качество разрабатываемой в лабораториях продукции? — поставил он вопрос ребром. — По-хорошему научные институты, находящиеся в ведомстве Росздрава, надо передать Академии медицинских наук. И вообще упорядочить всю эту систему — объединить или ликвидировать дублирующие друг друга НИИ. Чуждыми Агентству являются и функции выдачи лицензий на врачебную практику, поскольку чиновники просто не в состоянии оценить уровень подготовки того или иного специалиста, — этим может и должна заниматься профессиональная ассоциация врачей, которую необходимо создавать. Хотя я не верю, что кто-нибудь решится поднять эту мутную волну, — здесь же политика и деньги…».
… и мыслить нестандартно
Ещё один вопрос, без обсуждения которого не обходится ни одно совещание в органах власти, и который, разумеется, зазвучал со всей силой и на недавних парламентских слушаниях, — подготовка кадров для новой экономики. «Некому не только создавать технологии, но и лечить людей: от трети до половины выпускников медицинских вузов не идут работать по специальности, а те, кто идут, зачастую оказываются недостаточно квалифицированными, — констатировал г-н Давыдов. — Проблему качества подготовки, наверное, можно решить, увеличив срок постдипломного образования выпускников медицинских факультетов. К примеру, нейрохирургов в ординатуре обучать не два года, а три или более, как это делается во всех развитых странах».
В зале тут же начали говорить о том, что такое решение проблемы может отбить желание работать в медицине и тех немногих энтузиастов, которые могли бы остаться в профессии, ведь для молодого человека лишний год обучения в ординатуре — это лишний «голодный студенческий год». Однако альтернативных предложений разрешения проблемы, которые бы не вызывали контраргументов, не прозвучало.
Директор Московского НИИ онкологии им. Герцена Валерий Чиссов высказался за разработку «новых стандартов обучения медицинским наукам, соответствующих стандартам лечения», но замначальника отдела высшего образования департамента госполитики и нормативно-правового регулирования в сфере образования Минобрнауки Александр Барабанов дал понять, что такое развитие событий маловероятно. «Минобрнауки уже пыталось экспериментировать со стандартами, в частности, в 2007 году закупило четыре проекта стандартов по бакалавриату “медицинской физики”, “медицинской химии”, “медицинской кибернетики” и “сестринского дела”, но в процессе согласований было вынуждено отказаться от эксперимента и вернуться к традиционной системе медицинского образования, включающей девять специальностей», — пояснил г-н Барабанов.
Как закрепить молодёжь в медицине, тоже никто толком не сказал. Михаил Давыдов предложил было два пути: либо увеличить зарплату врачам, либо принять закон об обязательном распределении выпускников. Но сам же сделал вывод, что ни то, ни другое сегодня невозможно. «На индексирование зарплаты в бюджете нет денег, а “распределение” противоречит нормам Конституции РФ, — пессимистично заключил г-н Давыдов. — Возможно, стоит принять закон о медицинской деятельности, в котором бы прописывалось “закрепление кадров”, например, посредством заключения трёхсторонних договоров со студентом, образовательным учреждением и работодателем? Но тут опять возникнет много проблем, связанных с уже прописанными в Бюджетном кодексе и законе о науке и научно-технической деятельности нормами».
Во время дискуссии, наряду с другими участниками слушаний, за столом сидел и что-то записывал известный эпидемиолог, лауреат многочисленных научных премий, последний президент Академии медицинских наук СССР и первый президент Российской академии медицинских наук Валентин Покровский, который под занавес обсуждения всё же не выдержал и попросил слова.
— Представитель Минобрнауки сказал, что в 2007 году было куплено четыре стандарта бакалавриата по медицине, которые затем не были приняты. У меня вопрос: вам денег не жалко?
— Жалко, — неожиданно искренне ответил Александр Барабанов. — Но решение о покупке проектов стандартов принималось в ходе согласовательных процедур с Минздравом.
— У меня есть и второй, не менее наивный вопрос, — продолжил Валентин Покровский, и мне показалось, что все участники парламентских слушаний машинально втянули плечи и опустили глаза. — Объясните мне, я, наверное, просто не понимаю, что такое «внедрение»? И кто за него отвечает?
Зал разразился хохотом и аплодисментами, из чего можно было заключить, что ответственных за внедрение результатов научного труда (смею предположить, что и за все другие поставленные на парламентских слушаниях правильные вопросы) в стране попросту нет. Было очень смешно.
