Любовь в антисанитарных условиях
Один человек по имени Максим Егоров собрал по вокзалам 16 человек детей и устроил для них приют. Назвал «Феникс». Содержал детей, как говорится в русских сказках, в тесноте, да не в обиде. Деньги, причем исключительно в безналичной форме, ему давали благотворители, среди которых – издательский дом, где я сейчас имею удовольствие работать. Откуда и знаю эту историю.
На эти пожертвования «Феникс» даже начал было строить себе новый дом, чтобы жить не в такой тесноте, – как вдруг однажды утром, в полвосьмого, приехала чиновница из отдела опеки и попечительства Дмитровского района Московской области и детей отобрала. Потому что «Феникс» угрожал их жизни и здоровью.
Передо мной бумажка из Управления образования администрации этого самого Дмитровского района. В бумажке описаны обнаруженные угрозы жизни и здоровью. Вот, цитирую. «Одна из сотрудниц возле входной двери в пластиковом тазу подмывала годовалого малыша. Затем она посадила ребенка на составленные стопкой пластиковые стулья, подложив под него единственное полотенце, которым впоследствии вытирались остальные дети. После чего, не вымыв руки, стала подавать пищу другим детям. Рядом с газовой плитой, на которой готовилась пища, сидела на столе годовалая девочка на столе для приготовления еды. Девочку посадили сюда, чтобы она не плакала. Пустые бутылоки из-под молока с сосками валялись на полу и их по очереди поднимали и сосали маленькие дети». Страшные какие преступления!
Многажды в своей жизни я бывал в многодетных семьях – в них такое случается: одно полотенце на всех детей. Иногда даже одна кровать на всех. А соски с полу хватают и сосут дети абсолютно во всех семьях, в том числе в таких, где ребенок один, а достаток высок. И на стол сажают капризных, раскричавшихся детей.
Не сомневаюсь: все это наверняка не соответствует санитарным нормам. Но на вокзале-то, откуда дети появились в «Фениксе», с санитарными нормами как? Или вот вопрос: а в государственных детдомах все хорошо с санитарными нормами? Если пристально понаблюдать за действиями тамошних воспитательниц, не найдутся ли и у них похожие нарушения? Задавая эти вопросы, я вовсе не ставлю под сомнение похожий на подвиг труд воспитательниц. Просто когда растишь детей, волей-неволей санитарные нормы нарушаешь.
Наверняка дмитровские спасатели детей действовали из самых что н на есть человеколюбивых побуждений. Но в этой истории мне видится, в числе всякого прочего, убежденность государственных людей в том, что они лучше знают и лучше умеют, чем частные лица. И «как бы чего не вышло» – тоже видится. Государственный-то детский дом чем хорош? – что он подвластен; что там будут делать, что сказано; а эти частники – кто их знает? воспитают не так, как будет написано в разнарядке; каких-нибудь непатриотов, например. У них, у государственных, в отношении детей, как и в отношении всего остального, всегда есть какие-то сиюминутные задачи.
Только вот, боюсь, задачи любить сирот нету. Я не имею в виду опять-таки непосредственно воспитательниц и нянечек, которые в детских домах работают.
Государство вообще любовь не интересует. Вот, например, Сергей Иванов, министр обороны и заместитель председателя правительства, хочет забирать в армию отцов, в том числе тех, у кого уже народилось двое детей. Оно, конечно, понятно: служить некому. Но даже если считать, что формально государство решает вопрос об обеспечении младенцев каким-то там содержанием (не будем обсуждать, насколько оно адекватно потребительской корзине), то любить-то их отцовской любовью кто будет эти два года? Ну хорошо, пусть даже – один год? А молодую их мать – кто?
Если б можно было раскричаться так, чтобы в самом деле услышали где-то там наверху, на кремлевских, допустим, звездах, я бы крикнул: Бог с ними, с деньгами и свободами, но дайте, уважаемая власть, нам, пожалуйста, возможность бесконтрольно любить друг друга, пусть даже и в антисанитарных условиях!
