Ряды оппозиции
В минувшую среду я отправился на брифинг адвокатов Михаила Ходорковского. Адвокатов, собственно, было двое – Антон Дрель и Юрий Шмидт. Они рассказывали про нарушения и беззакония, допущенные судом в отношении их клиента. Про беззакония эти читатель наверняка и так уже знает, так что пересказывать нет смысла. Ну посадили человека на восемь лет, не доказав ни единого пункта обвинения, – дело, согласитесь, в России житейское.
Еще адвокаты рассказывали про откровенную ложь, которую бесстыдно позволяют себе, говоря о деле Ходорковского, прокуратура и телевидение. Тоже не буду пересказывать, поскольку кого же теперь в России удивляет ложь.
Наконец, адвокаты принялись рассказывать о том, как по представлению прокуратуры их лично лишают адвокатского статуса.
Адвокат Шмидт говорил:
– Это наказание за своенравность и угроза, чтоб другим неповадно было. Несколько лет назад я с радостью констатировал, что в России появились зачатки свободного правосудия. Появились смелые адвокаты. Теперь адвокатам дали понять, что за смелость их могут лишить лицензии.
Когда брифинг закончился, мы спускались с адвокатом Антоном Дрелем по лестнице, и он сказал:
– Может, и хорошо. Я давно уже ныл, что надоело заниматься адвокатской практикой. Хочется получить второе высшее образование. Или заняться какой-нибудь приятной работой, вести, например, на радио программу про джазовые пластинки.
Вот это главный вопрос: куда пойдет человек, столкнувшийся с запретом на свою профессию. Например, Михаил Ходорковский работал бизнесменом. Он так понимал свою работу, что очень не нравился властям. Его посадили в тюрьму и запретили работать бизнесменом. И куда он пошел? Мести тюремный двор? Нет. Он пошел в политику. На самом деле он не является бизнесменом, сидящим в тюрьме, как бы того ни хотелось прокуратуре, он является политиком, сидящим в тюрьме.
Или взять журналистов, которым запретили быть журналистами. Киселев, Пархоменко, Доренко – чем они занимаются? На самом деле политикой, как, впрочем, и всякий журналист теперь в России вынужден выбрать для себя партийную принадлежность.
С адвокатами такая же история. Разумеется, они не смогут вести радиопередачи про джазовые пластинки. Не сумеют даже работать юрисконсультами каких-нибудь крупных компаний. То есть они смогут найти работу, удовлетворяющую их материально, но не смогут найти работу, которая усмиряла бы жгучее чувство несправедливости, рожденное запретом на профессию.
Адвокаты, лишенные статуса, разумеется, станут оппозиционными политиками, даже если оппозиция в России окажется подпольной.
Список запрещенных профессий будет расширяться, поскольку власти мешают не те или иные профессионалы, а профессионалы как таковые – всякие люди, желающие хорошо работать.
Взять хоть бы почтальонов. Письмо Ходорковского с просьбой зарегистрировать его кандидатом в депутаты по Университетскому округу Москвы дошло до избирательной комиссии вчера. А отправлено было 15 сентября. Представляете, каким недоносками чувствуют себя почтальоны, когда видят, что письмо из Москвы в Москву шло две недели?
Помните фильм «Почтальон» с Кевином Коснером? Там действие развивалось в некой тоталитарной стране, где людям запрещено было писать друг другу письма. И почтальон стал героем. Он просто возил людям письма про то, как здоровье тетушки, а люди считали его героем, и восторженная молодежь примыкала к нему, почитая доставку почты подвигом, и многие гибли.
И я правда думаю, что если бы письмо Ходорковского из «Матросской Tишины» в избирательную комиссию попалось бы в руки хорошего почтальона, то человек этот почел бы позором для себя задерживать письмо. Он доставил бы письмо в два дня. И ему было бы запрещено работать почтальоном.
Думаю, просто письмо Ходорковского не попало в руки хорошему почтальону, полагающему быструю доставку почты своим священным долгом.
Однако же у меня нет оснований думать, будто в целой России не найдется хороших почтальонов. Они есть, я уверен. И рано или поздно каждому из них в руки попадется письмо, доставить которое – подвиг.
Тогда они совершат подвиг. Просто из презрения к непрофессионализму.