Государственный сталинизм и чекистская державность
Конец минувшего года был отмечен несколькими знаковыми заявлениями крупных государственных чиновников, одно из которых взволновало горстку людей, которую принято называть российской демократической общественностью, а другое прошло, кажется, не очень замеченным.
Эту самую общественность до глубины души возмутила публичные похвалы Сталину, прозвучавшие из уст второго лица в государстве — Председателя Государственной думы России Бориса Грызлова. Грызлов приурочил свои высказывания к 125-летию со дня рождения диктатора. Спикер российского парламента называет Сталина «незаурядным человеком» и полагает, что отношение к нему должно измениться. Мотивировка предсказуема: Сталин был вождем СССР перед Великой Отечественной войной и во время нее. Иными словами, в заслугу ему ставится именно те «достижения», за которые обычный демократический лидер должен был быть отправлен в отставку, а обычный диктатор — расстрелян по приговору военно-полевого суда после первых же катастрофических поражений Красной Армии.
Что касается Сталина как организатора массового террора, то и для него Грызлов нашел замечательные и трогательные слова: «Конечно, те перегибы, которые, как я считаю, были сделаны во внутренней политике, безусловно, его не украшают»… По-моему, эти слова заслуживают того, чтобы их высекли золотыми буквами на его могиле — я имею в виду, разумеется, не могилу товарища Сталина у Кремлевской стены
Были в тот день еще и высказывания руководителей ЦК КПРФ у вышеупомянутой могилы, но в них и подавно нет ничего неожиданного. Я только надеюсь, что их хорошо расслышали те наши демократы, которые совсем недавно, перед так называемым Гражданским конгрессом, декларировали, я бы сказал, упреждающую готовность во имя борьбы с «кровавым путинским режимом» блокироваться с коммунистами.
Честно говоря, не очень понимаю, из-за чего поднялся такой переполох. Что, мы не догадывались, какое место занимает «вождь народов» в мировоззрении Бориса Грызлова и других представителей нынешней политической элиты России? Что, мы не понимаем, где следует искать «истоки и смысл русского путинизма»? Мы разве не помним, что в неофициальном, латентном государственно-историческом мифе брежневской эпохи, — мифе, созданном в недрах тогдашнего правящего класса (выходцы из которого и составляют костяк сегодняшней элиты) и с легкостью принятом значительной частью советского народа, — «вождь народов» занимал ключевое место?
Правда, с высоких трибун имя Сталина произносилось в те времена не часто, и, как правило, заменялось разными эвфемизмами; но это только придавало культу вождя отчетливо эзотерический характер. Сын сапожника из Гори стал-таки после своей смерти Богом, как ему, по-видимому, и мечталось; но в брежневскую эпоху это был как бы тайный культ, носивший отчетливый оттенок фронды. Фронды по отношению к чему? К «советской действительности» в целом. И, прежде всего, к старой марксистско-ленинской идеологии, остававшейся официально государственной религией. Несколько лет назад Сергей Ковалев опубликовал статью, в которой, в частности, писал:
"Внутри партийно-правительственной номенклатуры, кроме того, одновременно нарастало раздражение от необходимости пользоваться непонятной как санскрит или древнееврейский язык, марксистской фразеологией. … Наверху зрело подспудное убеждение в том, что все беды страны происходят от марксистского умничанья, и что хорошо бы отказаться от него совсем. Или хотя бы дополнить его старым добрым русским национализмом, прямо сказать народу, что величие государства — это и есть его, народа величие, что Советский Союз — прямой наследник Российской империи, в свою очередь унаследовавшей мировые права империи Византийской. Все коммунистические лидеры, начиная со Сталина, заставляли людей поклоняться идолам Державы, Нации, Власти, лишь слегка задрапированным марксистской фразеологией. Короче говоря, в среде госаппарата подспудно вызревала новая идеология — идеология державности. Сегодня тайное стало явным".
О чем у Ковалева не сказано, - это о заметной роли латентного сталинизма в снятии идеологического и социального напряжения 1970-х — именно в силу его латентности. Тайный культ, родившийся внутри правящей элиты, катакомбная религия, которой придерживается не только значительная часть народонаселения, но и высшие сановники Империи, и сам император. Кажется, нечто подобное имело место в Риме III–IV вв. (я имею в виду культ Митры Непобедимого, а вовсе не то, о чем вы подумали). И этот культ вбирает в себя недовольство существующим порядком вещей (в том числе — недовольство самой элиты собственным управлением, поскольку она-то, элита, отчетливо понимает, что управление это мнимое!) и алхимически трансформирует его в историческую ностальгию.
«Сталина на вас нет!» — бурчит работяга, узнав об очередном повышении цен на единственный доступный ему белковый продукт, океаническую рыбу бельдюгу. «Эх, Сталина на нас нет», — элегически вздыхает в своем кабинете на Старой площади номенклатурщик высокого ранга (допустим — Денис Иванович Вохуш, с таким мастерством и любовью выписанный Михаилом Восленским в его блестящем трактате «Номенклатура»), узнав о… да хоть о том же повышении цен на бельдюгу, которой он сроду в рот не брал. И все, довольные, расходятся по домам, прекрасно понимая, что ни этих вздохов, ни, тем более, этого бурчания в официальной сфере бытия как бы и не существует.
«Теперь не то». Виктор Черкесов, бывший следователь госбезопасности, бывший сослуживец нынешнего президента России по Ленинградскому управлению КГБ при СМ СССР, бывший начальник этого самого управления, называвшегося уже, правда, Санкт-Петербургским управлением ФСБ РФ, бывший полпред своего бывшего сослуживца в Северо-Западном федеральном округе, ныне же – директор Федеральной службы РФ по контролю за оборотом наркотиков, публикует в «Комсомолке» обширную статью. Статья эта, — второе знаковое высказывание, в отличие от грызловского, общественностью не замеченное, — представляет собой самую последовательную, откровенную и, я бы осмелился сказать, честную апологию чекизма, которую мне когда-либо приходилось читать. Правда, автор ни разу не упоминает имени лучшего друга советских чекистов. Очень может быть, что лично Виктор Васильевич относится лично к Иосифу Виссарионовичу неодобрительно: последний не был профессиональным чекистом, и в его биографии есть компрометирующий период: до 1917 года он выступал против российской государственности и даже имел определенные проблемы с тогдашними кагэбешниками, закончившиеся для него, как известно, туруханской ссылкой. Но в целом эти два выступления плюс недавние предложения Генпрокурора Устинова о введении чрезвычайного законодательства плюс сентябрьские конституционно-политические новации Президента Путина складываются в картинку, исторические корни которой не составляет труда проследить.
Черкесов более чем откровенен. Так, репрессии брежневского времени против диссидентов, он именует «законным конституционным принуждением». Принуждение это, мало того, что законное, так еще и конституционное, направлено было против тех, кто, превратившись в «инструмент чужой злой воли», под видом борьбы с «несовершенной идеологией», на самом деле «метил в сердце государства». Чужая злая воля не называется по имени; но по всему контексту можно предположить, что речь идет о вечном и всемирном заговоре против России, направляемом некоей внешней силой.
Впрочем, Черкесов допускает, что среди «инструментов» были и такие, кто не отдавал себе в этом отчета. И даже стишок подходящий приводит, специально про таких недоумков написанный: «Не мог понять в сей миг кровавый, на что он руку поднимал». Что ж, этот парадокс, — Леонтий Васильевич, то есть, пардон, Виктор Васильевич, сочувственно цитирующий стихи Михаила Юрьевича на смерть Александра Сергеевича, — тоже вполне укладывается в традиции российской государственности.
Возможно, старший следователь по особо важным делам Ленинградского управления КГБ В.В.Черкесов защищает здесь не только профессиональную, но и личную честь: в те годы он вел дела нескольких питерских интеллигентов и отправил их в лагеря (будем дотошны: составлял обвинительные заключения, на основании которых суд отправлял их в лагеря). Все равно, сегодняшние прямота и откровенность г-на директора в этом вопросе заслуживают всяческой похвалы. Ведь еще минувшей весной, в интервью «Известиям», Черкесов от этих эпизодов своей биографии лукаво открещивался. На прямой вопрос корреспондента он ответил буквально следующее: «Я никогда не работал в “пятерке”». И сказал, между прочим, чистую правду: он тогда трудился в Следственном отделе, то есть не выслеживал диссидентов, а «работал» с теми, кто уже был выслежен и пойман его коллегами-оперативниками из Пятого управления. Ну, а теперь, несколько месяцев спустя, он уже не лукавит. Теперь он прямо и с гордостью заявляет, что был в числе тех, кто подвергал «законному конституционному принуждению» этих… как правильнее сказать? «инструменты»? «инструментов»?
Но диссиденты — это уже давняя история. Они были лишь первым, а, может, и не первым звеном заговора, имеющего своей целью окончательный распад российской государственности и погружение народов нашей страны «в водоворот социальных, военных, криминальных, демографических и даже антропологических катастроф … в хаос и разноплеменной геноцид». И всегда на пути темной силы стальной стеной вставали советские чекисты. Поэтому КГБ — никакая не тайная полиция, учрежденная прежде всего для того, чтобы следить за гражданами, держать их под контролем и в случае чего пресекать их попытки выйти из-под этого контроля. Нет, КГБ — славный рыцарский орден, от начала веков щитом и мечом охраняющий российскую государственность, а в наши дни призванный к служению на всех ключевых государственных должностях, дабы спасти страну от окончательной гибели. Жандармский Храм Спаса-на-крови, и чекисты – его верные паладины.
Господи, да разве еще в семидесятые мы не слышали всего этого десятки раз? Вот, следователь откладывает в сторону заполненный протокол допроса, закуривает сам, обязательно предлагает сигарету своему визави и доверительно-неофициально понижая голос, говорит: «Ну, что Вы, уважаемый Укроп Помидорович, ломитесь в открытую дверь! Вы, что, думаете, мы здесь, в органах, глупее Вас, что ли? Мы, что, не понимаем, насколько все прогнило? Да лучше вас мы все это понимаем в сто раз. Я бы Вам мог такое порассказать о наших партийных бонзах, что Вам в самом страшном диссидентском сне не приснится. Но, — тут он выпрямляется, откладывает сигарету, лицо его бронзовеет, и в голосе тоже звучит металл, — мы служим не этому режиму! Мы служим вечной Державе Российской, — а Вы кому служите?!»
Теперь для них наступила время говорить об этом в полный голос. Их время. Путинизм как идеология завершается тем, чем и должен был завершиться — апологией сталинизма, апофеозом чекистской державности.
Ставить вопрос об искренности здесь не имеет смысла. Лев Толстой, говоря о взглядах на жизнь, сформировавшихся у Катюши Масловой за годы ее службы в доме терпимости, замечает, что ни один человек не может примириться с мыслью, что он занимается дурным делом, и потому искренне выстраивает для себя такое мировоззрение, которое позволило бы ему оправдать свою профессию, какой бы поганой она не была. Аналогия, на мой взгляд, полная.
Что до Виктора Черкесова персонально, то позволю себе небольшое отступление. Цитированный выше С.А. Ковалев рассказывал в свое время автору этих строк, что, когда он в 1993 году был членом ельцинской комиссии по переаттестации высших чинов КГБ (тогда, кажется, ФСК), через его руки прошло и дело Черкесова тоже. И, несмотря на обуревавшие его сомнения, Ковалев все-таки согласился утвердить Виктора Васильевича в должности. «Но почему?!» — «Понимаешь, он ведь был следователем, а не оперативником. Значит, он хотя бы грамотный юрист…». С чем теперь Сергея Адамовича — и всех нас — следует поздравить: с грамотными юристами на всех высших государственных должностях.
Правда, Ковалев поставил одно условие: Черкесов должен откровенно и публично объясниться с ленинградской общественностью по поводу своей прошлой деятельности в этом городе. Ну, вот, теперь, наконец, и это условие выполнено.
Что для меня остается загадкой, так это с чего их всех разом пробило на откровенность? Неужели все они, — и Путин, и Устинов, и Грызлов, и Черкесов, и tutti quanti, — не понимают, что сила латентной идеологии кроется именно в ее латентности? Что инаугурация чекизма и сталинизма в качестве новой официальной идеологии путинского режима отнимет у этой идеологии три четверти ее привлекательности для масс? Что смысл путинизма как «национального проекта», та разность потенциалов, которая обеспечивает его выживание, состоит именно в амбивалентном сочетании ненавистной демократической риторики (как некогда риторики марксистской) в качестве официальной государственной установки — с не вербализуемой открыто, но внятной для всех молчаливой жестикуляцией во славу Великой Державы Сталина и Дзержинского (а на самом деле — Брежнева и Андропова)? Только эта амбивалентность и способна замаскировать надолго самую главную правду о нашем времени — об отсутствии какого бы то ни было, разумного или неразумного, управления страной.
Если они этого действительно не понимают… что ж, тогда, возможно, эти высказывания означают начало заката путинизма как успешной попытки имитировать пресловутую национальную идею.
Впрочем, относительно мотиваций Черкесова существует и более земное объяснение. Один мой очень умный и, как принято говорить, обычно хорошо осведомленный приятель и коллега, с которым я поделился своими соображениями на эту тему, заметил:
— И охота тебе строить сложные культурологические объяснения для простых вещей? Вспомни, с чего начинается черкесовская статья? С грандиозного кем-то скоординированного заговора, направленного на компрометацию Федеральной службы по контролю за оборотом наркотиков и лично ее директора. Здесь и «сливные» сайты, и злоумышленные журналисты, и информационная война против чекистов и чекизма во всемирно-историческом масштабе. А в центре что? А в центре — простой и истинный факт: 14 декабря неизвестные бандиты напали на отделение черкесовской Федеральной службы в Нальчике, постреляли сотрудников и, самое главное, унесли с собой около двух сотен единиц стрелкового оружия. А теперь прикинь: к какому Басаеву в руки попадут эти двести «калашниковых»? В каком Беслане они могут всплыть в самое ближайшее время? И кому за эти двести автоматов, — об убитых сотрудниках я не говорю, — придется тогда отвечать? Правильно, главе службы. В такой ситуации не только осанну великому и неприкасаемому (главное, неприкасаемому) ордену чекистов всех времен и народов пропоешь, не только всемирно-исторический заговор против чекизма и лично себя в Интернете обнаружишь, но и, пожалуй, агентурную сеть марсиан в Кабардино-Балкарии за две недели раскроешь. Вообще, поскреби любого апологета корпоративности, а уж корпоративности жандармской и подавно, — и обнаружишь прежде всего непрофессионализм и некомпетентность.