Будни медкомиссии
Еще вчера я был, наверное, единственным в городе парнем, кто хотел служить в армии, но повестка из военкомата все не приходила. Друзья с 17 лет «косили», а мне уже 19-й год пошел и – тишина.
То ли забыли про меня, то ли им каким-то образом стало известно, что я до трех лет соску сосал, с десяти лет наблюдался у невропатолога, потому что постоянно мыл руки, а часть прошлого лета провел в клинике неврозов (китайцы так замучили, что я принялся прыгать через пороги).
Надежду послужить Родине я, однако, не терял. Пока же решил устроиться на работу. Но в отделе кадров сразу же потребовали приписное свидетельство в подтверждение того, что проблем с военкоматом не имею. А у меня как раз проблема! Государство в лице военкома от меня отворачивается, повестку не шлет. Пришлось идти в военкомат самому.
17 октября я стоял в комнате 027, а в военкоматском дворике стоял папа с моей медкартой. Cуровая тетка принялась заполнять «Личное дело призывника». «Учишься? Женат? Дети есть?» Получив «нет» на все вопросы, тетка плюхнула худенькую папку в окошечко в стене, а мне велела пройти в следующий кабинет.
И тут началось. В 028-м терапевт, щупленькая старушка, спросила, есть ли жалобы, и, не выслушав ответа, плюх папку в окно! За ней окулист, тоже не глядя, – плюх, за окулистом лор – плюх. Когда же доплюхали до хирурга, из кабинета вышла медсестра: «Афанасьев, раздевайтесь!» Я удивился: «Что, прямо в коридоре?» – «А чего стесняться-то?» – пожала плечами она.
В одних трусах я вошел в комнатку, набитую голыми людьми различного возраста. Одни были на костылях, другие – с пухлыми папками снимков, а один демонстрировал всем плоскостопие.
Хирург, дядечка лет сорока, с очками на крупном горбатом носу, тщательно измерил меня и взвесил. Потом приказал снять трусы, повернуться спиной и достать руками до пола. При этом он попутно поинтересовался, чем я занимаюсь. Не получив вразумительного ответа, поморщился: «Не ясно». Хотя, по-моему, все было ясно: рост – 176 см, вес – 70 кг, к службе – годен.
Опасался я двух врачей: невропатолога и психиатра. У невропатолога все прошло гладко. С меня спросили медкарту, я объяснил: она у папы, а папа – во дворике. «Хорошо, – сказал доктор, – иди дальше, не задерживай поток».
Войдя к психиатру, я, все еще голый, потоптался у дверей. Большую часть узкого помещения занимал тучный дядька с бородой – Максим Игнатьевич. «Призывник?» – спросил он меня с порога. Я кивнул. «А чего пришел, призывник?» – недоумевал он. «Направили», – отвечаю. «А, ну вот как...» – протянул врач и опустил массивную голову на руки. Молчание длилось с минуту. Наконец Максим Игнатьевич поднял глаза и удивился: «Чего ждем?» Я оторопел: «Жду указаний». А он: «Чего ждать-то? Иди». И плюх карту в окошко.
Оставался главврач. Перед осмотром нам разрешили одеться и выстроили в шеренгу перед дверями его кабинета. Ребята оттуда выходили унылые, с печатью «годен» на «Личном деле». И вот уже подходит моя очередь, как вдруг в коридорчик вбегает тетка из 027-го и, размахивая моей медкартой, вопит: «Максим Игнатьевич! Тут все ваше!» Психиатр карту перелистал (а там – и про китайцев, и про руки, и про соску), за голову схватился: «Да меня расстреляют! Афанасьев, живо в психдиспансер!»
