Как устроена Россия: «русский менталитет» и чем он отличается от западного

Западные социсследования показывают, что по менталитету россияне похожи на северо-европейцев. Однако в годы путинского правления у большинства из них произошёл откат в «традиционализм». Значительны пока и отличия в культуре россиян и европейцев.

Что такое русский менталитет, показывается в книге «Воздействие западных социокультурных образцов на социальные практики в России» (Институт социологии РАН, 2009 год, Тираж 500 экз.). Его определение описывается несколькими опытами.

Главным врагом русского человека на протяжении уже нескольких столетий считается государство в образе служило-карательного сословия. «Источник добра в русской ментальности – община, сегодня – это близкие и друзья (Gemeinshaft), а зло проецируется на государство в образе чиновничества (ранее – барина, городового и т. п.); способ действий – «всё образуется», а торжество добра мы мыслим несомненным, но… в будущем («не мы, так наши дети…»)», – пишут социологи.

Естественен вопрос: каковы плюсы и минусы русского менталитета в реализации «прозападных» реформ? Социологи отвечают на этот вопрос: «Немец не полагается на «авось, обойдётся», англичанин или американец ищет справедливости в судах, которые защищают права человека, что фиксированы в Конституции на основе «священного» договора между гражданами и избранными ими властями. Что же касается победы добра над злом, то в западной культуре это зависит от деятельности партий, их представлений о том, что есть добро и что есть зло и, главное, от персональных усилий каждого гражданина».

Ну а далее социологи переходят от теории к практике. Имеются данные статистик с использованием психологических тестов в межкультурных исследованиях. К.Касьянова применила тест MMPI на российских студентах и контрольной группе пилотов, сопоставляя свои данные с результатами, полученными другими психологами из многих стран. Она нашла, что россияне зашкаливают по «циклоидности». Это понятие из языка психоаналитиков означает, что россияне не склонны к систематически выполняемой деятельности, которая не зависит от настроения, в отличие, например, от пунктуальных немцев.

Интереснейшие результаты межкультурных исследований были получены Е.Даниловой, Е.Дубицкой и М. Тарарухиной. Они использовали психологический тест голландского социопсихолога Герда Хофштеда, разработанный им в 60-х годах и активно используемый по сей день. Тест предназначен для измерений параметров организационной культуры. Хофштед выявил этнонациональные особенности трудовых отношений и опроверг верование в универсальную их рациональность. Оказалось, что немцы и, например, японцы одинаково действуют рационально, но по-разному оценивают баланс затрачиваемых ресурсов и достигаемых результатов. По тесту Хофштеда были изучены 70 народов. В последние годы проведены массовые тестирования россиян: 1700 респондентов из числа сотрудников энергетических компаний в 23 регионах России и 518 работников крупных машиностроительных предприятий Москвы, Поволжья, Владимирской области. Энергетики отличаются тем, что в их составе достаточно представлены менеджеры и специалисты новой формации, а вторые (машиностроители) на 90% – обычные российские рабочие.

Авторы пришли к таким выводам. По индексу «личные достижения – солидарность» шведы, голландцы, датчане, норвежцы и финны образуют один кластер. Дубицкая и Тарарухина назвали это «североевропейским синдромом солидарности». Англичане, американцы, ирландцы, а также немцы, австрийцы, итальянцы и швейцарцы образовали другой статистический кластер, который был назван «романо-германским синдромом достижительности». Россия же попала в группу северо-европейцев (к слову, на основе этих результатов видно, что могло бы прижиться в России в качестве политэкономической формации – либерализм англо-саксонского типа, южноевропейский патернализм или скандинавский социализм).

Другую шкалу исследователи определили в лексике менеджмента как «лояльность компании в обмен на гарантии», а в широком смысле это менталитет зависимости от внешней среды либо, напротив, настроенный на собственный ресурс социального субъекта. В логике менеджмента первый – ментальность наёмного работника, а второй – партнёра. По этому индексу россияне относятся к тем, кто больше ценит гарантии со стороны организации. В целом же они заключают, что российская культурная матрица (напомним, матрица трудовых отношений) далека от романо-германской, и снова ближе к менталитету наёмных работников в странах Северной Европы. Организационная культура России построена на двух китах: солидарность между работниками и подчинение организации. В шкалах Хофштеда это относится к культуре «феминности» по тестовым пунктам: забота друг о друге, интуиция, ценность свободного времени. Противоположный полюс «маскулинность» – напористость, рационализм, настойчивость в достижении целей, деньги.

«Подчинение организации в культуре трудовых отношений ассоциируется с общеизвестной чертой русского менталитета – этатизмом, отношению к государству в роли его подданных, не свободных граждан. Практически это означает лояльность существующим порядкам в обмен на гарантии со стороны государства», – заключат социологи.

Система ценностей в России по сравнению со странами Азии, Африки и Латинской Америки, достаточно близка к западно-европейской, «но более консервативна, традиционна, более склонна к порядку, иерархии и менее – к правам и свободам личности». В общем, тут открытия западные и российские социологи не совершили. Интереснее другое: а происходит ли в России трансформация ценностей в последние 20 лет? Есть и на эту тему исследования.

В 1990-е годы произошел заметный сдвиг в сторону ценностей «модерной личности» (интеллектуальная автономия, ценность мастерства), особенно у молодёжи. Однако в период 2000–2005 гг. фиксировалось возрастание гедонизма вместо ценностей развития творческих способностей. По важнейшим направлениям, произошёл откат назад… культурные предпосылки модернизации ухудшились. По данным мониторинговых обследований, выполненных в 1998, 2004 и 2007 гг. сотрудниками Института социологии, в период с 2004 до 2007 гг. доля так называемых модернистов сократилась с 26% до 20%, а традиционалистов – увеличилась с 41% до 47% при сохранении доли «промежуточных» (33%).

Признаками модерности авторы считали принятие ценностей индивидуальной свободы, что «совершенно неприемлемо» для традиционалистов и промежуточных в этом вопросе (80% выборки!). «Для них, – пишет М.К.Горшков, – оптимальна традиционная для России этакратическая модель развития, основанная на всевластии государства, служащего в идеале этой модели выразителем интересов общества в целом и обеспечивающего безопасность как каждого отдельного гражданина, так и общности. Причём подобная модель воспринимается, скорее, как хаотическое сообщество, где каждый выполняет свою функцию, чем как сообщество свободных индивидов, осознанно выстраивающих разнообразные жизненные стратегии, руководствуясь правами человека, признаваемыми как базовые и государством и обществом».

Итак, приведённые свидетельства говорят о том, что система ценностей россиян «достаточно близка» к северо-европейской, но более склонна к порядку, иерархии и менее – к правам и свободам личности. К тому же в последние годы доля традиционалистов увеличивается.

Однако «культурная составляющая» российского менталитета ещё далека от европейской.

Культурные параметры отношения к исключению в современной России рассмотрены в работах С.С.Ярошенко (отношение к бедным) и И.Н.Тартаковской (гендерные стереотипы и стили жизни). В исследовании Т.А.Добровольской и Н.Б.Шабалиной отмечена нетерпимость российских респондентов по отношению к самой идее сосуществования с нетипичными людьми. Респонденты высказали отрицательное отношение к тому, чтобы инвалид был их родственником (39%), соседом по квартире (37%), начальником (29%), представителем органов власти (27%), подчинённым (22%), учителем ребёнка (20%).

Другие исследования демонстрируют, что терпение как составляющая милосердия и гуманизма ценится в постсоветской России всё менее. Так, исследования Н.И.Лапина демонстрируют изменения в структуре базовых ценностей россиян за период с 1990 по 2006 гг.: если в 1990 г. традиционная ценность самопожертвования находилась на 8-м месте среди четырнадцати базовых, то в 1994 г. она опустилась на 11-е место, а к 2006-у она ещё ниже опустилась в этом списке, всё более уступая таким модернистским ценностям, как независимость и инициативность.

Иная ситуация в европейских странах. Был проведён опрос 135 российских и 98 иностранных (США, Канада, Австрия, Германия) респондентов – студентов, преподавателей и сотрудников университетов. Межкультурное исследование С.А.Завражина показало, что лишь половина российских респондентов высказалась за оказание помощи психически неполноценным людям (44% считают, что таких людей следует изолировать, 2% – ликвидировать, 2% – игнорировать), в то время как среди иностранных респондентов никто не поддержал идею ликвидации, изоляции или игнорирования людей с ограниченными возможностями, а 98% высказались за оказание им помощи. Обратим внимание – это опрос среди интеллигенции, а что уж говорить о простом народе…

Какие выводы из этого исследования можно сделать? В целом россияне при «благоприятной обстановке» (демократическом правлении, уважении прав личности, интеграции в западный мир) потенциально готовы стать «северо-европейцами» (на уровне тех же финнов, ещё сто лет назад бывших такими же россиянами, и совершивших трансформацию в европейцев за очень короткий по меркам мировой истории срок). Но пока это всё – «журавль в небе». А «синица в руках», реалии нынешней жизни разбиваются о тактику выживания во враждебной среднестатистическому россиянину среде – где единственным спасителем выступает только высшая власть с её эксклюзивным правом на «единственного европейца».